карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре

В Лисьем логе?

Помнишь ведь овраг за поместьем, тот самый, с ручьем на дне. Ты еще пускала палочки-кораблики с парусами из зеленых листьев. Стены оврага поросли густой травой. В ней удобно было прятаться... и ты пряталась. Целый день проводила там, на дне, не чувствуя ни голода, ни жажды.

...или вот конюшня. Сытное тепло, запах лошадей и сена. Голубиное воркование под самой кровлей. И колючая солома, в которую ты зарываешься, словно в перину...

Сделай шаг, Аану.

Тропа сама ложиться под ноги, узорчатая, что шкура змеиная.

- Нет.

Я переступаю через нее.

И едва не касаюсь другого пути.

Чужой?

Но хочешь, твоим станет?

Судьбу тоже украсть можно. И разве не мечтала ты хоть раз оказаться на месте сестрицы? Чтобы тебя любили также, как любят ее? Решайся, Аану.

И окажешься во дворце кёнига, любимой его женой.

- Нет.

Подумай, Аану.

Роскошь нарядов вместо змеиной шкуры. И драгоценные камни в волосах... золото и серебро... несметные богатства у ног твоих. Власть...

- Нет!

И тропа сворачивается. А брухва шипит, уже, кажется, раздраженно.

- Хийси!

Он бросает под ноги третью дорогу. И в нос вновь шибает запахом гнили.

- Иди, - велит старик, тень которого видна мне. - Твоя. Если не побоишься.

Хранитель путей не лжет.

И я касаюсь босой ступней камня... какой холодный... и не камень вовсе уже - песок. Белый речной. Ракушки проглядывают... куда ни глянь - песок. Он добирается до ограды, сплетенной кузнецами. А я разглядываю железные прутья, каждый - с два моих пальца толщиной. На вершинах их - острые пики. А на пиках - человеческие и звериные головы.

Искаженные болью лица.

Мухи жужжат, вьются над ними.

Снова падалью тянет.

- Ну же, иди, - брухва уже рядом и тычет посохом в спину. - Погляди, что тебя ждет.

Шаг.

Песок ласкает стопы. Нагрелся на солнышке. И присев, я зачерпываю горсть его, чтобы тут же позволить стечь сквозь пальцы. Надо же... я снова чувствую тепло.

- Ну-ну... глупая хийси.

Глупая? Пускай себе.

За оградой - скамьи и много... а на скамьях - люди. Замерли.

- Это пока.

От удара посоха брухвы мир вздрагивает. И люди оживают. Меня оглушают крики, свист...

Что с ними?

Это не ненависть... но лица искажены... и пахнет от них безумием. Оно - одно на всех, словно волна, накрывшая эту толпу, заставляя ее двигаться в едином порыве, подаваться вперед и отступать. Визжать. Плеваться. Швырять огрызками и гнилью...

- Азарт, - брухва облизывает губы. Язык у него синий, распухший, как у утопленника. - Вкусно... будет вкусно.

Он молодеет, напиваясь этой заемной силой.

А я отворачиваюсь и оказываюсь у самых ворот, которые медленно открываются. И толпа замирает в каком-то жадном предвкушении. Слышу скрип ворота и хриплое дыхание рабов, этот ворот вращающих. Гудение веревки.

Совокупный вздох толпы.

И шелест песка под ногами.

- Он здесь, чтобы убить тебя, - брухва пятерней разбирает спутанные волосы. - Если, конечно, ты не убьешь его, хийси.

Человек в железном панцире, начищенном до блеска. В нем, словно в зеркале, отражаюсь я.

Медведица?

Девушка в медвежьей шкуре, слишком тонкой, чтобы защитить от удара.

А человек ударит. Он уже поднял копье и листовидный наконечник его ищет цель.

- Сначала ранит, - деловито замечает брухва.

- Почему?

Мой убийца молод. И красив. Светлые волосы его заплетены в три косы. А борода украшена алыми ленточками. В левом ухе сверкает зеленый камень. А на шее цепь золотая лежит.

Кто он?

Воин.

И толпа приветствует его криками, хлопками, свистом...

- Почему... им нужно зрелище. Это же люди.

Копье замирает, чтобы слететь с ладони. И я чувствую боль... и кровь из рассеченного плеча летит в песок.

- Хватит, - брухва не позволяет алым каплям коснуться песка, сворачивает путь.

Один из многих.

- Твой, - говорит он, почти касаясь меня грязной ладонью. - Возможно, что твой...

- Один из многих, - упрямо повторила я, скалясь. И брухва соглашается:

- Да.

Он уже не враг.

Но и не друг.

- Зачем ты мне показал это? - к моей ладони прилипли песчинки, которые должны были бы исчезнуть вместе с дорогой.

- Просто так, - брухва вновь стар, и синюшный язык облизывает узкие губы. - Ты... хочешь остаться человеком. Но такой дороги нет.

Ложь!

- Пока нет.

Он перебирает пальцами. На правой руке их четыре, на левой - шесть.

- Дороги появляются... иногда.

Мне чудится, что брухва желает меня утешить.

- Но ложью было бы сказать, что такая появится непременно...

Лица отступают. И паутина тает, возвращая меня к Горелой башне.

- ...и что она случится вперед остальных.

Шелестом догоняет.

- Скорее всего, ты умрешь, хийси...

А я понимаю: бежать поздно.

Рассыпается зачарованный круг, пропуская копейщиков. Весеннее солнце ласкает гривы лошадей, скользит по чешуе брони. Ветер разворачивает стяги, с которых на меня смотрит вздыбленный медведь Ину. Его пасть оскалена, и я слышу рык отца:

- Окружить.

- Оборачивайся и уходи, - Кейсо встает за моим плечом. В его руках - палаш, и сейчас Кейсо ничуть не похож на ленивого смешливого толстяка, которого я знаю.

Он хмур.

И сосредоточен.

- А ты?

Разворачиваются цепи, приближаются медленно. И звенит конская сбруя, дрожат стрелы, изгибаются луки, и стрелы готовы слететь с тетивы.

- Уходи... - Кейсо просто разворачивает меня, подталкивая к кромке леса, которая казалась такой близкой. - Я им не нужен.

Но он останется, чтобы отвлечь внимание чужаков.

Вот только их слишком много.

И если вдвоем...

...я не могу убить человека.

...но если напугать.

- Девочка моя, - каам дергает себя за бородку. - Я знаю, о чем ты думаешь. Они не побегут. Их много. У них стрелы. Клинки. Копья.

...а еще я слышу голоса собак, серых волкодавов, которые не знают страха.

- Если вздумаешь напасть, погибнешь.

...но что станет с ним?

- А второй раз твою смерть Янгар не переживет.

Брухва держался кромки леса, стараясь не наступить на тень старого дуба, который раскинул ветви широко, словно желая поймать чужака в заговоренную сеть. Хозяин путей словно дремал, но я ощущала его интерес. И голод.

- Мальчик - единственное, что оправдывает саму мою жизнь, - Кейсо считал стяги и стрелы. - Я... буду знать, что ответить богам. Иди.

И бросить?

- Ты не воин, Аану. А умирать двоим упрямства ради... жаль, лука нет.

Показался мой отец.

Черный жеребец ступал осторожно, косил лиловым глазом на плеть, которую Ерхо Ину сжимал в руке. Он не изменился.

Мрачен.

Зол.

И плеть пощелкивает, ударяясь о голенище сапога.

- Действительно, жаль... хорошая мишень, - Кейсо отвернулся от окна и, схватив меня за плечи, развернул к двери: - Сначала выйду я. Попробую поговорить... жди. Если начнется бой, то оборачивайся и... девочка, пожалуйста, без глупостей.