Всеволод Буйтуров - Золотой Разброс 2. Путь к себе

Прохор поднялся с кресла.

‑—Дозволь, бары… сестричка службу исправлять, некогда прохлаждаться.

— Сядь на место. Приказ тебе: сидеть смирно при своей супруге, пока я другого занятия для тебя не найду.

Сеча

— Атаман! — в гостиную вошёл проверявший посты Кафтан. — Мы окружены, да так, что мышке малой отсюда не сбежать! Какие-то воины при хорошем оружии плотным кольцом стали вокруг усадьбы! Такие вот ружья с подзорной трубой у них имеются.

— Злобен Гроссмейстер. Своей смертью нас задержал до прибытия кнехтов! — Сокрушался Корнет.

— Знать, сеча будет! — загалдели Кафтаны.

— Какая сеча: положат всех из автоматических винтовок! — решительно охладила воинственный пыл своего войска Лилия.

— Дозволь, матушка, нам в атаку кинуться! — Против их стрелялок, может, несколько минут продержимся, со своими мушкетами да саблями. А вы, все кто воинской клятвой не связан, уйти успеете.

— Почтенный атаман Ерофей! Разреши полюбопытствовать: у вас что сегодня, праздник самоубийц? То один под пули сиганул, теперь все решили разом под расстрел пойти. Я думала, ты опытный боевой атаман, который людей своих сберечь стремится! — Строго старалась глядеть Лилия на старика. Не очень у неё получалось. А опасность и вправду велика была.

— Матушка, я людей своих попусту на смерть никогда не гнал. Каждый подтвердит. Однако взялись мы исполнять службу дружины охранной: тут сам погибни, а тех, кого охраняешь, спаси.

— Знаю я, Ерофей, воин ты исправный и атаман честный. Но тут смертельной атакой дело не решишь.

Мы близки к завершению скитаний. Скоро завершится наша миссия. Хотелось бы, чтобы большинство из нас дожили до победы.

Мы на прямом пути. И летопись, что про нас пишется, уже давно прямым слогом излагается, а не прыгает по сказанию, словно белка с ветки на ветку да с дерева на дерево: под конец надо всё по порядку излагать, чтоб потомки поняли и помнили. — Лилия посмотрела на Собаку. — Не так ли, Матушка? Ответь, ты у нас специалист по мемуарам.

— Ясен пень: я, когда очередную повесть заканчиваю, под конец прыгать, как блоха перестаю, все линии свои мемуарные в одну точку свожу, чтобы каждый из моих потомков понял. Ведь через века детали теряются, а надо, чтобы и через сто, и двести лет всё понятно было.

— Литературный диспут окончен. Атамана мы выслушали. Теперь предлагаю узнать мнение ещё одного присутствующего кадрового военного. Корнет Оболенский, Ваше мнение!

— Наконец-то вспомнили, что я ещё и кадровый офицер. Мнение моё, Принцесса, таково: Вы за свою судьбу и счастье боролись, долгой и трудной была ваша борьба. Дело довершать потребно. Я так понимаю, ещё с судьбой Племени его законный Хан должен всё уладить. Посему заключаю: гибнуть самим, недопустимо. Дружину сгубить — глупо.

— Ну ты, Корнет, загнул! Где научился так воду в ступе толочь?

— Был грех! При ставке Главнокомандующего состоял. В обязанность вменялось формулировать стратегическую линию и доводить её до армии, включая нижних чинов.

— Нам-то, зачем соловьём разливаешься?

— Ты, Принцесса, далее слушай. Есть она мысль.

— Что так мало?

— А ты и сейчас, перед лицом опасности, шутить не перестаёшь. Это похвально. Даже для бессмертных. Да только, когда войско и соратников погубишь, толку от твоего бессмертия мало будет. — Дайте мне комнату, да не мешайте: могу по памяти тот давний взрыв, что меня на долгие годы подземным жителем сделал, воспроизвести.

— Ты что, полгорода и нас заодно решил взорвать?

— Что ты, Принцесса! Я сей взрыв, как бы это сказать, лишь ментально произведу, воспользуюсь его Силой, вроде как ты своей пользуешься. Его дальше нашего двора никто не услышит, а огнестрельное оружие из строя тем ложным взрывом выведу. Вот тогда и сечу можно творить.

— Дерзай, Корнет. Освободите ему помещение, на которое укажет, и стерегите, чтобы кто случайно не потревожил. — Приказала Лилия.

Ушёл корнет. Запёрся. Через короткое время страшной мощности взрыв потряс дом. Корнет, ослабевший от нервной нагрузки, но явно довольный проделанной работой, вышел из пустой комнаты:

— Командуй, Принцесса! Пусть Ерофей свою дружину на смертную сечу выводит.

— Ерофей! Выводи своих молодцов на дело ратное. Помни — кнехты те могут оказаться непростыми противниками. Не все ещё возможности ныне почившей Ложи нам известны: могут привет прощальный послать. Шофёр, а куда, позволь спросить, ты отправился? Ранят тебя, или не дай того Духи, убьют, кто нас на лимузине катать будет? Сядь рядом с Прохором. Под командование Агафьи поступаешь.

А Ерофея с уже готовыми к бою Кафтанами вопрос мучил:

— Матушка! Коли они теперь без своих винтовок безоружны, не честь будет с таким противником биться!

— А ты, старик, выйди да глянь. Они и ножевому бою, думаю, обучены. Пойдут на равных на ваши сабли. Может, и хитрость тут, какая имеется. Не воинами называл сих кнехтов гроссмейстер Пьер Анри Жан де Лафонтен, а живым материалом . Как думаешь, Атаман, к чему бы это?

Обнажили клинки Кафтаны да разом и ринулись в атаку со всех выходов и окон. Глядь, а вместо винтовок у каждого кнехта по сабле хорошей работы образовалось. Да ножи боевые в левой руке у каждого зажаты.

Корнет требовал, чтобы и ему дали саблю, как офицер не желал в стороне оставаться, когда товарищи насмерть биться вышли, Лилия запретить пыталась. Воинская дисциплина сильна ещё была в старом воине. Но взмолился, как о милости:

— Не заставляй, Принцесса, впервые в жизни приказ нарушить! Пусти на сечу. Уйду ведь самовольно! Рука почти не болит.

— Дайте ему саблю. — Ничего больше Лилия не сказала старику. Хотела, но не время ныне для церемоний.

***

Великая была сеча. Выстояла Вольница.

***

Вошёл Ерофей в гостиную — глаз от крови не видно.

— Ранен?

— Слегка старую голову поцарапал о вражеский нож. Товарищей наших полегло много. Мне старому смерти нет. Значит, понадобится ещё моя служба.

— Послужишь ещё, старый вояка! Какие потери у кнехтов?

— Не понять их потерь, барыня: они вроде и мёртвые, а вроде живые.

— Не понять, что такое ты рассказываешь. Вели сюда для образца доставить одного точно живого, а второго, который по-твоему, ни живой, ни мёртвый. Освидетельствуем с Корнетом. — Приказала Лилия.

Доставили.

— А что это, господа дружинники, лица у кнехтов одинаковые? Или мне мерещится?

— Не мерещится, барыня. — Загалдела Вольница. — Мы, как ратиться с ними вышли, сразу сие сходство заметили: перед смертными вратами и перед доброй сечей зрение острее становится; да некогда было в гляделки играть. Рубились они исправно, но странно, словно на плацу воинские артикулы отрабатывая: все одним приёмом. Таких вроде перебить просто, а они наших другов вон сколько положили.