Наталья Резанова - Дети луны

…Колокола звонили не переставая с той минуты, когда конь наследника вступил в пределы города, все время, пока он следовал по главным улицам, и до тех пор, покуда за последним из спутников принца не закрылась дверь ратуши. У Адрианы раскалывалась голова, а когда к трезвону прибавился еще приглушенный голос труб, она начала чертыхаться вслух. У нее не было ни малейшего желания приоткрыть ставень и посмотреть, что происходит. Поэтому она ничего не узнала ни о произносимых в ратуше речах, ни о торжественной мессе в соборе, ни о том, как с балкона дворца бросали в толпу монеты и сласти. Все это она могла бы себе прекрасно представить, если б захотела, но она в это время думала о Берте, доброй женщине из Нижней Лауды (муж ее был там скорняком), у которой Адриана провела с десяток дней, когда присматривала себе в городе дом. Берта тогда была на сносях и, пожалуй, уже должна родить, а Адриана до сих пор не удосужилась ее навестить — не потому, что забыла, а погрузившись в уныние и неподвижность. Это, конечно, было смешно в сравнении с надвигающимися событиями. Странник — тот и посмеялся бы, и занялся делом. Люди, которые ему не были нужны, его не интересовали. Его отношение к ним отличалось крайней простотой. Во-первых, он занимался своей работой. Затем, он ненавидел орденцев и баронов-изменников, был предан своему сеньору и своему королю. Адриана же никак не могла забыть, что кроме названных существует еще множество людей, просто людей, которые тоже хотят жить. К этой категории, кстати сказать, она причисляла и себя. Подобное различие во взглядах объяснялось тем, что Странник был политиком, а Адриана — нет.

Так она и мыкалась целый день. Не было ни желания есть, ни желания спать. Ничего не было. Было тошно.

Назавтра, судя по доносившимся с улицы звукам, веселье в городе шло вовсю. С визгом носились мальчишки, слышались пьяный хохот и песни. На каждом углу пылали костры, так что мороз не служил помехой. Во дворце, надо думать, пировали, и вообще словно раньше времени наступила Масленица. Адриана сидела у камина и шила, раз и навсегда посчитав, что общее веселье ее не касается. Но оказалось, что касается и даже очень.

Уже стемнело не только в затененной комнате, но и на улице, и Адриана собиралась пораньше лечь спать, когда услышала вопли, явно не относящиеся к праздничному веселью, а когда разобрала, что кричат: «Пожар! Горим!» — то насторожилась. Под окном послышался топот множества бегущих ног, и беспокойство ее возросло еще больше. Уж ей ли не знать, что такое пожар в городе! И горит вроде бы рядом… а жариться живьем нет никакой охоты. Но, может быть, это выдумка ловких воров, чтобы выманить добрых горожан из дому? Она рискнула приоткрыть ставень и выглянуть наружу. Гул голосов доносился совершенно отчетливо, и ей показалось, что она различает на снегу отблеск огня. После кратких размышлений Адриана решила выйти на улицу узнать, что делается, а то неизвестно, что еще придется предпринять… Все равно ночь…

Она выбежала, накинув только плащ, без шапки и платка — по благословенной военной привычке редко мерзла, а с кинжалом не расставалась никогда. Снег в тупике был весь истоптан. Горело у площади, напротив собора. Дом, как и следовало ожидать, занялся от одного из праздничных костров, и пламя уже перекинулось на соседние. Кругом собралась толпа, но пожар помогали тушить лишь немногие, остальные просто глазели и переговаривались.

Пламя стояло высоко. На снегу лежала багровая тень, в черном небе гуляли сполохи. Люди задирали головы вверх, приложив руку к глазам козырьком. «Ну и кошельков же срезано, наверное», — подумала Адриана и тоже взглянула наверх — у нее-то с собой не было кошелька. Ее коснулось горячее дуновение, капюшон свалился с головы, прядь волос легла поперек лица.

— Боже мой! Боже мой! Боже мой! — причитала какая-то женщина. — Только бы до нас не дошло!

— А ежели собор загорится? — Каменный, а горит-то как!

— Боже мой! Боже мой!

— Тушить надо, а не языки чесать, — заметила вслух Адриана. — Шли бы к колодцу!

Старик в долгополой одежде ползал по снегу, подбирая рассыпанные вещи, которые удалось выбросить из окон. Подбегавшие с ведрами перешагивали прямо через него. Адриана тоже встала в цепочку, руки у нее рут же заледенели от плескавшейся через край воды. С грохотом обрушилась одна из потолочных балок, искры полетели далеко в толпу. Все, кто был рядом, шарахнулись в сторону. Адриана отскочила назад и чуть рыло не сбила с ног человека, прижимавшего к себе большой мешок. В следующее мгновение оба вскричали хором: «Господи помилуй!» — причем Адриана с неменьшим удивлением, чем владелец мешка. Перед ней был Стефан-скорняк, муж той самой Берты, о которой она вспоминала не далее как нынче утром. Это совпадение так удивило ее, что она на некоторое время забыла о пожаре.

— Здравствуй!

— Тебе так же… Здорово полыхает!

— Как жена?

— Слава богу! Неделю назад разродилась. Мальчик.

— Ну, поздравляю тебя!

— Она тебя поминала, к слову сказать… А я, понимаешь ли, приехал купить кой-чего, еще третьего дня, ну и застрял! Словно на ярмарку попал.

— Где стоишь-то?

— В «Золотом Солнце».

— Ого, какая даль! Не боишься по ночам топать, да еще с мешком?

Он крепче прижал мешок к себе.

— Я вообще-то с приятелями шел… Но из-за этого пожара…

Оба снова обернулись. Со стороны казарм скакали всадники, за ними, скользя и падая по снегу — несколько десятков пеших.

— Слава Создателю! Солдат прислал!

— Благодетель наш!

— Теперь-то потушат!

— Эй, посторонись!

Раскидав толпу, вновь прибывшие принялись крушить стены горящих домов, не обращая внимания на вопли и плач хозяев. Напуганные кони подымались на дыбы, шарахались, их ржание мешалось со всеобщим криком. Среди полыхающих на покрытом копотью снегу бревен метались какие-то тени, не то живые люди, кто-то с проклятиями сбивал огонь с одежды, и под дождем искр давка все увеличивалась… Сущий ад.

— Так ты передай жене-то, — обратилась Адриана к Стефану, стремясь перекричать треск огня и стук топоров, — ты передай…

— Что? Что ты сказала?

— Рада я за нее!

— Слушай, а ты приезжай к нам на крестины! В воскресенье! Попразднуем! Кумовьями будем! Приедешь?

— Приеду, спасибо.

— Так я Берте и передам!

— Ага! А теперь прощай, у меня дом без присмотра оставлен, недолго и до греха…

— До встречи…

Они только чуть отступили друг от друга и тотчас же потерялись в толчее.

Адриана и вправду собиралась уходить. Теперь, когда уменьшилась опасность, что пожар распространится дальше, совершенно ни к чему было торчать здесь. Слишком много народу. Слишком светло.

Опустив на лицо капюшон, она побежала обратно. Ей показалось, что знакомый голос крикнул вдогонку: «Эй!» «Нет уж, Стефан, в гости я тебя не приглашу, и не жди. Двигай в свою гостиницу». Она поддала ходу. «А пограбили там, должно быть, знатно, — подумала она, отпирая дверь. — Кое-кто неплохо нагрел руки на этом пожаре». Она чувствовала себя гораздо лучше, отвлекшись от мрачных мыслей, — побегала по морозу, засветила временное убежище, и, кроме того, вспомнился пожар у городских ворот, когда она сама чуть не сгорела. По этим причинам спала она крепче и дольше обычного.