Наталья Резанова - Дети луны

— Это уже кое-что. На случай, если это была все же просто покупательница, притащи-ка мне вчерашнюю книгу.

Снова заполучив приходно-расходную книгу, сестра Тринита сразу же раскрыла ее на нужной странице.

— В день Страстной пятницы никакой записи нет… и не было, скорее всего… Ты что-то хочешь сказать?

— Мне кажется… я видела ее еще раз. Вот здесь. Я стояла у этого же самого окна, а она проезжала по улице. Подняла голову и посмотрела на меня.

— Ты же утверждала, что не видела ее лица!

— А я и в тот раз его не увидела. На ней был эннен с плотной вуалью.

— Так с чего ты взяла, что это та самая женщина?

— А по лошадям. Я разве не сказала? Я и в первый раз обратила внимание на ее лошадей. Светло-золотистая масть, я в Бранке таких не видела… Сидела она в седле боком, а платье на ней было светло-сиреневой тафты с золотой вышивкой, высоко подпоясанное, а плащ красный, мехельского сукна, с золотой же канителью. И конь ее был покрыт попоной голубого шелка. И двое слуг были при ней, те самые или другие — не знаю, в коттах с длинными рукавами, лиловых с коричневым, и бархатных беретах…

— А гербы? Гербы какие были у них?

— Не знаю…

— Они были затянуты… или их вообще не было?

— Я не помню… и все равно я не разбираюсь в ваших лауданских гербах.

— О господи! Ну что это такое! Ты в подробностях описываешь мне одежду этой дамы, масть коней, ливреи слуг, а самого главного — герба — не запоминаешь!

Видя, что девочка готова расплакаться, сестра Тринита заговорила более сердечно.

— Ну ничего, у нас есть хоть что-то… конечно, все это может быть и случайным совпадением. И… погоди, почему это я решила искать только в этом году?

Кристине пришлось совершить еще одно путешествие в лавку и принести гроссбух за прошлый год. Бегинка просмотрела и его.

— Здесь не хватает нескольких листов. Вырваны. Очевидно, там было записано ее имя. Он уничтожил все упоминания о ней. Не знаю, сделал ли он это из-за проклятья, или раньше, вполне сознательно. Но я должна найти ее! Обязана!

— Почему? — тихо спросила Кристина.

Сестра Тринита ответила не сразу. Вероятно, размышляла, стоит за вопросом девочки любопытство или что-то иное.

— Иногда действие проклятия заходит так далеко, что его можно уничтожить только вместе с жизнью того, кто это проклятие навел. А я ведь не убийца. — Она встала и принялась расхаживать по комнате. Казалось, она совершенно забыла о собеседнице. — Во всем этом явно видна рука Черной Бет, — бормотала она. — Но Черную Бет сожгли… когда же это было? Уже при новом наместнике. Два с лишним года тому… А у нее ведь остались ученицы, у таких женщин всегда есть ученицы. Найти их… разговорить… — Она повернулась и посмотрела Кристине прямо в глаза. — И вызнать имя.

И последующие три дня бегинки почти не видели в доме мастера Ричарда Кесслера. Она забегала ненадолго, чтобы бросить взгляд на больного, давала краткие указания Салли, от разговоров с Кристиной уклонялась, отвечая односложно, и уходила вновь, без устали, благо ноги были длинные. И носили ее эти длинные ноги в самые разные места, в том числе и такие, где порядочной женщине появляться одной было не то что небезопасно, но просто невозможно. Однако бегинки не боялись людских пересудов, а сестру Триниту хорошо знали среди низкого сословия, коему, как известно, ученые лекари с университетским образованием недоступны, да и подозрительны. Она довольно долгое время провела в речном порту, куда сходились все водные купеческие пути западной части полуострова, выслушивала свежие сплетни о последних казнях в Нижней Лауде и о столкновениях вольных отрядов за Тремиссой, пространные рассуждения о том, что теперь-то уж Лауданская провинция непременно отложится от королевства, потому что такого бездарного правления Лауда еще не видела, помалкивала, как ей и подобало, потом исчезала и обнаруживалась на рыночной площади, то среди барышников, то среди золотобитов, забредала зачем-то в Форт — мощное укрепление, возвышавшееся на холме над городом, которое наместник считал своим долгом достраивать. Заходила она и за городскую черту, туда, где к толстым стенам лепились покосившиеся лачуги из глины, камыша и полусгнивших досок. И носило се по всем кругам великого города Лауды, и когда она спала, и спала ли вообще — неизвестно, а на исходе третьего дня она остановилась перед большим домом на Ратушной площади, а точнее — красовавшимся против самой ратуши. Это был дом, выстроенный в новомодном стиле — с высокими стрельчатыми окнами, украшенный лепниной, барельефами и колонками, с резьбой на дубовой двери.

И сестра Тринита постучала.

Но не в эту дверь. В другую.

В дверь для прислуги.

И еще через некоторое время на пороге одной из комнат в этом доме остановилась молодая служанка. Комната была затенена, и в сумраке только угадывались единороги и цветущие ирисы на гобеленах, восточные ковры на полу, альков в глубине, укрытые узорным покрывалом пяльцы. А рядом (но не за ними) сидела женщина в свободном домашнем платье из лилового камлота. Она была рыжеволосой, белокожей и очень красивой.

— Госпожа… тут пришла бегинка… из квартала святого Гольмунда… у нее травы… снадобья разные…

Женщина подняла руку с явным намерением отослать служанку, но что-то заставило ее передумать. Может быть, остановившийся взгляд служанки, может, что-то еще.

— Пусть войдет.

Служанка отступила, пропуская сестру Триниту. Хозяйка дома даже не посмотрела в ее сторону, явно давая понять, что таких, как сестра Тринита вообще не стоит замечать. А таким, как сестра Тринита, не полагалось оскорбляться.

— Добрый вечер, госпожа, — вежливо сказала она.

— Значит, ты бегинка, — резко и невпопад произнесла женщина. — Пробавляешься лекарственными травами, варишь зелья, обманываешь больных и продаешь всякую дребедень.

— Да, госпожа.

— И как, успеваешь? — в голосе женщины слышалась издевка.

— Как правило. Но не всегда. Ведь мои зелья не творят чудес. Вот и сейчас в нашем квартале умирает некий Ричард Кесслер…

Женщина не двинулась, даже не подняла головы.

— А мне что за дело?

— Действительно, — сказала сестра Тринита. — Какое дело убийце до убитого?

— Как ты смеешь? — теперь женщина повернулась туда, откуда только что доносился голос бегинки, но та уже переместилась в другой конец комнаты. Втянув го лову в плечи, устремившись вперед, она словно принюхивалась к чему-то. Нет, не «словно», она на самом деле принюхивалась! Затем резким движением руки она безошибочно сдвинула скрытую панель в стене. За ней обнаружилась еще одна комната, потайная, напоминавшая часовню.

Но это была не часовня.

Сестра Тринита окинула взглядом знаки, начертанные на полу и на стенах, алтарь и ковчежец на алтаре.