Наталья Резанова - Золотая голова

Комнату освещали канделябры. В ней было два окна, одно завешено шторами, другое — мозаичное, изображавшее какую-то батальную сцену. Поскольку стоял вечер, света эти цветные стекляшки, само собой, не пропускали, зато отсвет на почтенное собрание бросали причудливый.

Один из гостей рискнул обратиться ко мне. Он был здесь старше всех, в дорогом кафтане, вышитом золотом, кружево его воротника скалывал завидной величины бриллиант, и все это противоречило строгому выражению лица.

— Скажите, сударыня, — произнес он безупречно светским тоном, — вы, случайно, не в родстве с господином Тальви?

— Нет, — кратко ответила я.

— Странно. Мне показалось, в вас заметно некоторое сходство.

— Сходство, сударь, лишь в одежде, а не в тех, кто ее носит.

Другой гость хихикнул, прикрывшись батистовым платочком. Этот, надо сказать, был заметнее всех. С длинным бледным лицом, с волосами не менее желтыми, чем у меня, но определенно не от природы. Если бы он в своих ленточках и локонах, бантиках и розетках, с выщипанными бровями и накрашенными губами рискнул появиться у нас в Кинкаре без надлежащей охраны, его бы забросали грязью или побили. Но здесь к нему, похоже, относились серьезно. Это я учла.

Тальви давно предоставил меня себе самой. Он беседовал с хозяином, молодым черноволосым человеком, в черных же одеждах, одновременно наводящих на мысль и о духовном, и об офицерском звании, с толстой золотой цепью на груди. Вероятно, он принадлежал к какому-нибудь духовно-рыцарскому ордену. Тальви что-то тихо и спокойно рассказывал, хозяин внимательно слушал.

Следующий за ним гость, в котором я без колебаний распознала военного, апоплексического сложения, с бычьей шеей и багровым лицом, нескрываемо сверлил меня взглядом, но без того насмешливо-презрительного выражения, что было свойственно накрашенному франту в бантиках. Время от времени он с озадаченным видом косился на Тальви. Еще один гость, одетый весьма изысканно, но без причуд определенного толка, с острой бородкой и аккуратными усами, напротив, ни разу не посмотрел в нашу сторону, а вполголоса повествовал сидевшему рядом Хрофту о последних новостях имперского двора в Тримейне. Хрофт, опустив глаза, потягивал вино из хрустального бокала. Похоже, он ждал неприятностей. Из-за меня, а то как же?

Тут мое внимание привлек голос владельца дома. Он впервые повысил тон.

— Церковь? Я вряд ли соглашусь с этим. — Он бросил салфетку на стол. Я поняла, что речь шла о моих камбийских открытиях. — Зачем? У них много других возможностей. Скорее, какое-нибудь тайное общество. Может быть, Дорога Висельников…

Слышать не могу этого выражения. Поэтому я намеренно громко сказала:

— Дорога Висельников — блеф. Все, кроме Тальви, посмотрели на меня. Затем франт, тонко улыбаясь, произнес:

— Не сомневаюсь, что барышне многое известно о висельниках… на собственном опыте.

— Не стану спорить. — Я посмотрела ему в глаза. — Хотя присутствующие здесь господа Бикедар и Тальви могли бы уточнить, что я приговорена к иному виду казни, и, вероятно, уже сделали это. И. все же, — я обвела гостей взглядом, — пожалуй, я действительно способна судить о висельниках лучше, чем… прошу прощения, не знаю ваших имен…

— Я, например, зовусь Альдрик Руккеркарт, — оскалил зубы франт. Они у него были мелкие и острые. — Более известный как…

— Подожди, — перебил его хозяин, — своим прозвищем ты еще успеешь похвастаться. Пусть госпожа Скьольд расскажет то, что ей известно о Дороге Висельников.

— Охотно, рыцарь. — Я назвала его так, потому что рыцарем он, несомненно, был — если не по природе, то по званию.

— Кстати, вы родом из тех самых Скьольдов? — успел вклиниться господин с бородкой.

— Из тех самых.

Господин кивнул, а багроволицый военный неожиданно усмехнулся и налил себе вина. Хозяин ждал. Я продолжала:

— Итак, Дорога Висельников — обман, пустышка, или легенда, если вы склонны к красивым выражениям. Все более или менее смутно слышали о тайном братстве, что освобождает людей, приговоренных к смертной казни, и окольными путями переправляет их в Дальние Колонии. На самом деле эти слухи распускают подпольные работорговцы. Тот, кто желает спастись от казни и пойдет за человеком, назвавшимся проводником Дороги Висельников, и в самом деле окажется в Дальних Колониях, но в качестве раба на плантациях. И все. В последние годы в приморских городах в подобные сусальные истории уже никто не верит.

Они несколько оживились. Причем огорчен оттого, что я грубо изничтожила красивую сказочку, был только хозяин. Он ведь был здесь моложе всех, не исключая и меня. Тальви помалкивал — я допускала, что он про вышесказанное знал и раньше Остальные загомонили, бородка клинышком произнес:

— Остается подумать, как использовать это в наших интересах.

Военный ткнул его локтем в бок и указал на меня. Альдрик с неназванным прозвищем поддакнул:

— Не следует откровенничать в ее присутствии. Подал голос Тальви:

— Нортия Скьольд знает именно то, что ей положено знать. Не больше и не меньше.

Это было оскорбительное высказывание, но, если вдуматься, не только для меня. Однако господа вдуматься не пожелали и вновь завели свое.

— … Последние двести лет исконные эрдские вольности проглатывались Тримейном, словно листья латука, — одна за другой…

— Но ведь это будет бесчестно! Это недостойно самого имени дворянина!

— В такой момент все средства хороши,..

— Империя рушится…

Я не заметила, кто из них произнес последние слова (но не Тальви, конечно). Отчетливо вспомнилась «Оловянная кружка», где их с надрывом выкрикивал какой-то пьяница. Решительно, все мужские разговоры, от кабаков до дворцов, становятся неотличимы, когда речь заходит о политике Ну, и еще о бабах, но последнее извинительно.

— Рушится, значит, империя..

— Не понимаю сарказма в вашем голосе. — Я не ожидала, что кто-то из них обратит внимание на мою реплику, но сосед мой с бриллиантом в воротнике обратил.

— Империя всегда рушилась, во всяком случае, сколько я себя помню Я бы сказала, что это ее неизменное состояние. А пахарь идет за плугом, лекарь рвет зубы, шлюха зазывает клиента, и вор срезает кошельки. Ну и что?

Они снова замолчали Хрофт напрягся, скосив глаза на своего патрона. Но тот сохранял обычную невозмутимость.

— Типично женское суждение, — проворчал мой собеседник.

Остальные одобрительно закивали. Гораздо проще было списать все на женскую ограниченность. Можно было добавить сюда и вульгарность, но они не случайно уточняли мое происхождение. Пусть Скьольды и вычеркнуты из дворянских списков, но старые фамилии хорошо помнят этот род.

Я изобразила любезную улыбку.