Наталья Резанова - Золотая голова

Н-да. Гейрред Тальви был не только большой патриот, но и весьма образованный, просвещенный человек. Ладно, слыхивали мы разное и про таких, у которых библиотеки были в три тысячи томов…

Но вот что интересно. Насколько я знаю, и в государственных коллегиях, и в монастырях, и в домах вельмож следить за книгами всегда приставлен особый человек. Однако на мой вопрос госпожа Риллент ответила, что здесь такового нет. Служанки вытирают пыль, и все.

Кухня и людские мне не были любопытны, я заглянула туда лишь для того, что бы не теряться на местности, а в погреба, арсенал и конюшни меня не водили. Впрочем, две последние службы находились за пределами власти госпожи Риллент. Был в замке еще один зал, который мне хотелось бы повидать, но, когда я сказала об этом, управительница лишь недоуменно подняла брови. Однако на следующий день, видимо испросив совета в высших сферах, отвела меня туда.

В прежние времена владетели Тальви, очевидно, предпочитали отбирать оружие у противника, потом же стали оружие приобретать. Здесь был длинный узкий обоюдоострый меч старинной южной работы, вероятно карнионской, эрдские боевые топоры и ангоны, порядком съеденные ржавчиной, разрубленные кольчуги и старинные шлемы без забрал, напоминавшие колокола. Их сменяли ножи, похожие на серпы, сабли в ножнах, расписанных золотыми изображениями птиц, цветов и листьев или выложенных бирюзой, круглые щиты — трофеи войн на южных границах, а может, и крестовых походов, — я не слыхала, чтоб в наших северных краях находились охотники туда таскаться, но от глупости никто не застрахован. А дальше уж начиналось полное разнообразие. Преобладали клинки всех размеров и форм. Я разглядела на некоторых клейма с золингенским волком и толедской собакой — кажется, не поддельные, если меня правильно учили. Были и цельные доспехи миланской, австрийской и тримейнской работы — эти последние из чистого серебра, очень красивые и по нынешним временам совершенно бесполезные. Огнестрельное оружие было представлено не так богато

— допотопная ручная кулеврина еще тех времен, когда благородное сословие брезговало ими пользоваться, аркебузы и пищали последующих лет, когда благородное же сословие стало заказывать их лучшим оружейникам, украшавшим их по ложам и прикладам золотом и гравировкой, слоновой костью и перламутром. Имелись тут и замысловатые штучки, вошедшие в широкую моду в прошлом столетии, вроде близнецовых клинков, шпаг-топоров либо алебардпистолетов, предназначенных, по-моему, скорее для того, чтобы привести противника в замешательство, чем причинить реальный ущерб, — а для этого есть простые, действенные и дешевые способы. Оружие более современное и эффективное отсутствовало. Что не значило, будто Гейрред Тальви его не покупал. Просто оно было предназначено не для любования.

Владелец сих любопытных книжных и оружейных собраний посетил меня на четвертый день. Он был очень любезен, предоставив такую длительную передышку. Но я понимала, что меня не для любезностей сюда привезли.

— Пора дать тебе поручение.

Я пожала плечами. Что я могла возразить?

— Слушаю тебя.

Он сел — как тогда, на постоялом дворе, опершись локтем о стол. Одет он был, правда, гораздо скромнее, чем там. В самом деле, зачем ему здесь роскошные наряды, когда его богатство видно и так? Можно и в потертом камзоле походить. Единственным его украшением был перстень с ониксом («камень вождей», как говаривал один мой добрый знакомый, свантерский ювелир) на левой руке.

Несколько мгновений он явно прикидывал, с чего начать, потом скучно сообщил:

— Пару недель назад, пока я занимался тобой, в Камби был убит человек по имени Мартин Форчиа.

Имя мне ничего не говорило. И вряд ли меня собирались обвинить в убийстве, поскольку пару недель назад я преспокойно дожидалась казни в кинкарской городской тюрьме. Я уточнила— Как его убили?

— Горло перерезали, — без эмоций сказал Тальви.

— Ограбление?

— Возможно. То есть денег, конечно, при мертвеце не нашли…

— Но не деньги могли быть причиной. Короче, ты хочешь узнать, кто и зачем его убил.

— Не совсем.

Это уже было ново. Если он сам не приказал убрать этого Форчиа.

Тальви, несомненно, угадал ход моих мыслей и пояснил:

— Кошелька при убитом не имелось, и карманы его были вывернуты. Но когда мой человек осмотрел его вещи, — он вынул книжечку в кожаном переплете и извлек оттуда мятый лист бумаги, — то за подкладкой кафтана нашел вот это. Так вот, я хочу знать, что здесь было написано. Тогда, возможно, и все остальное прояснится.

Я взяла протянутый лист. Бумага была грубой, шершавой и, безусловно, побывала в воде. Поэтому несколько неровных строчек, набросанных свинцовым карандашом, были почти смыты, и оставались лишь отдельные буквы и слова:

тонн Кри Во После лив та клад Буквы вдобавок прыгали, и порой невозможно было определить, которая из них относится к верхней строчке, а какая — к нижней. Короче, никак не прочтешь. Однако я подозревала, что Гейрреду Тальви глубоко наплевать на смысл записки. Он хотел знать, как Золотая Голова выкрутится.

— Придется ехать в Камби.

Против моего ожидания, он не выразил неудовольствия и не посмеялся над моей неспособностью решить загадку сразу.

— Что тебе для этого нужно?

— Ясно что. Лошадь, одежда, оружие — все это я предпочла бы выбрать сама. Деньги на расходы, крон сорок — в серебре и меди. Все.

— А люди?

Вот оно. Проверяет, не сбегу ли я.

— Позволь спросить — ты даешь мне сопровождающих в качестве охраны или в помощь?

Я не думала, что он станет притворяться.

— Пожалуй, все же в помощь, — медленно произнес он.

— Тогда это лишнее. Если бы мне предстояло ехать, скажем, в Тримейн или на южную границу, тогда, может, мне бы кто и пригодился. Но в Камби, где меня многие знают, твои люди только помешают.

— Это довод. Я даю тебе неделю. Но если ты не управишься за этот срок, я все же подошлю к тебе своего человека.

— Согласна. Пусть он ищет меня в гостинице «Оловянная кружка», что в Третьем переулке за Рыночной площадью. Спрашивать нужно Золотую Голову, не Нортию Скьольд. Пусть скажет, что он — племянник каретного мастера.

Сомневаюсь, чтоб Гейрред Тальви знал, что означает сие выражение. Но спрашивать не стал, как не спросил, к чему подобные уловки. В конце концов, я могла с чистой совестью морочить ему голову — хоть и не золотую, но господскую. Если только он уже не заготовил ответный ход.

Это мне и предстояло проверить.

Мы расстались холодно, но не враждебно. Он бы не снизошел до враждебности ко мне, а я не мешаю чувства с деловыми отношениями. Так займемся делом.

Наутро я выехала, оседлав старушку Керли. Пусть я была не в восторге от этой лошади, но она соответствовала тому образу, что я желала себе придать. На мне был приказчичий кафтан из чертовой кожи, стоптанные сапоги и круглая клеенчатая черная шляпа, ничем не хуже тех, что украшали головы добропорядочных сограждан, не так давно толпившихся у моего эшафота. В седельных кобурах было два рейтарских пистолета, и еще при мне был «миротворец», то есть дубинка, залитая изнутри свинцом, — излюбленное оружие горожан (кроме студентов — те предпочитают железные прутья). Единственная роскошь, которую я себе позволила, заключалась в превосходном кинжале левантийской работы, найденном мною в настоящем оружейном собрании, а не в той коллекции древностей и блестящих безделушек. Мой провожатый, по имени Ренхид, — один из тех, что ехал с нами от Кинкара и, видимо, кое-что обо мне слышавший, — всячески уговаривал меня взять венецианскую сандедею о шести гранях. Я отказалась — слишком уж короткий клинок, годится только как церемониальный или, в крайнем случае, для охоты по причине большой тяжести, да и не по женской он руке, даже моей, тут лапа нужна гвардейская. У меня, конечно, тоже ручка не из самых крохотных — будь это так, я предпочла бы стилет, а эдак — кинжал был в самый раз. Вороненую сталь с золотой насечкой скрывали потертые кожаные ножны, а ежели в дороге придется разрезать мясо (на обеденном столе, а не в драке), на то есть славный ножичек, прихваченный мною из «Белого оленя».