Олег Верещагин - Последний воин

— Блин, больно, — сказал он по-русски. — От стрелы, пущенной без чести…

Вторая стрела ударила в живот. Мальчишка молча вздрогнул всем телом, не выпуская знамени. Третья — скользнула по нагруднику в сторону; лучник не успел натянуть тетиву как следует, потому что как раз в этот момент добежавший до него Эйнор сделал из одного холмовика двоих и зарубил ещё троих раньше, чем в окровавленную воду рухнуло то, что осталось от неудачливого лучника.

И тогда грозные Дети Волка… побежали.

Они бежали и не могли остановиться перед тем ужасом, который гнал их. Ещё метался стяг, ещё что-то кричал тан — пока бегущие не затоптали и стяг, и его самого в стремлении скорей добраться до берега — подальше от алых сверкающих мечей…

…Кардоланцы сбили смешавшегося врага в сторону от брода — на глубину. Вопли тонущих и уносимых Сероструем смешались с мольбами о пощаде тех, кто бросал оружие и пытался спастись, падая на колени на мелководье. Кардоланцы молча рубили всех — и сдающихся, и пытающихся тщетно сопротивляться; из кардоланцев больше никто не кричал.

Они рубили.

Рубили.

Рубили.

Рубили молча, и багровые клинки с треском и свистом разбрызгивали вокруг красивое алое кружево…

…Гарав навалился всем телом на знамя, глубже всаживая древко в речной песок, чтобы оно стояло, когда он сам упадёт. Боль оказалась милосердной — недолгой, и теперь она отступила, оставив только лёгкое онемение и быстро распространяющийся по телу холод. Не жгучий, не зимний, а спокойный, плотный…

Фередир успел подхватить падающего друга. Он отстал от воинов, не боясь, что не успеет в битву, что его назовут трусом — это всё было неважно. Важным оставалось только то, чтобы Гарав не упал в воду и не захлебнулся; Фередир успел. Он бросил меч, бросил щит и теперь волок тяжёлое тело на сухое место, вспенивая воду ногами и что-то бормоча, что-то не совсем понятное самому…

Гарав продолжал дышать кровью, теперь она текла из носа и из улыбающегося рта. Фередир сморгнул — нет, не привиделось, Гарав улыбался.

Глядел на знамя над берегом — и улыбался.

— Он не умрёт! — заорал Фередир.

Лицо артедайнского лекаря было почти равнодушным; вытирая руки поданным учеником чистым куском полотна, он совершенно спокойно отозвался:

— Не кричи, оруженосец. Тут много раненых, и им нужен покой.

— Вылечи его, старик. — Голос Фередира стал угрожающим.

Седые брови лекаря чуть дёрнулись, он повернулся и пошёл в шатёр.

— А… ты… — задохнулся Фередир и рванулся следом, хватаясь за кинжал. Но железные пальцы Эйнора замкнули запястье в стальной неразрушимый обруч. — Пусти! — прорычал Фередир и — впервые в жизни — замахнулся на своего рыцаря левой рукой — кулаком.

Эйнор не стал уклоняться, не стал защищаться — и рука Фередира упала. Оруженосец заморгал, уткнулся в грудь рыцарю и заплакал — тихо и безутешно. Проходившие мимо люди смотрели мельком и безучастно — не один мужчина сегодня плачет. Эйнор прижал оруженосца к себе — молча и крепко.

— Почему?! — простонал Фередир. — Я хотел, чтобы мы вместе съездили ко мне домой… ты бы ведь отпустил?.. Чтобы искупались в море… я бы показал ему коней из нашего табуна… и поля вокруг хутора… и познакомил бы с матерью… и… и… — Голос Фередира опять оборвался рыданием. — Почему?! За что?! Несправедливо! — Фередир захлебнулся.

Эйнор не знал, что сказать, что ответить. Как утешить, если на твоих глазах умирает друг — и ничего нельзя сделать?!

— Я пойду к нему, — хмуро сказал Фередир, оттолкнувшись. — Может быть… ему будет легче умирать.

— Я тоже пойду, — кивнул Эйнор…

…Гарав лежал на животе в углу шатра, рядом с другими умирающими. На животе, голый до пояса. Стрелу, попавшую в спину (ранение в живот оказалось поверхностным, стрела только пробила мышцы, не пройдя внутрь) срезали и вытащили, сине-чёрная рана не кровоточила, лишь вспухла тугим твёрдым валиком. Эйнор понял, что кровь уходит внутрь, в этом всё дело.

Фередир встал на колени слева от друга и взял в свои ладони вялую руку — цвета мрамора. Испуганно посмотрел на Эйнора, шевельнул губами, ссутулился. Плечи опять затряслись. Эйнор сел с другой стороны. Прислушался и ничего не услышал — лишь заметил после внимательного осмотра, как еле-еле шевелятся у носа Гарава ворсинки на покрывале. Редко-редко. Оруженосец едва дышал. И каждый вдох мог стать последним. В любой миг.

— Сколько он проживёт, лекарь? — спросил Эйнор негромко у проходившего мимо старика.

Тот приостановился, посмотрел на всех троих, помедлил. Сказал негромко:

— Ещё несколько часов. Не волнуйся, рыцарь, он не мучается. Он уже далеко.

И прошёл дальше.

«Не мучается, — подумал Эйнор, глядя в затылок Гараву. — И что, это всё?»

Он много сотен или даже тысяч раз видел, как умирают люди. Разного возраста. Разных народов. Были среди тех, кто умер, и его друзья. Но сейчас — как-то особенно больно. Словно стрела засела под сердцем и нельзя вздохнуть. Странный он был, Гарав. Весёлый и грустный. Смелый… а сколько раз он трусил… чтобы тут же преодолеть свой страх. Вспомнились чертежи дома, постройкой которого так увлёкся Гарав, то, как он, сидя на кровати со скрещенными ногами, опробует лютню — чисто, наивно, даже не подозревая, что держит в руках…

«Он ни с какого не с востока, — отчётливо понял Эйнор. — А откуда — уже не спросишь теперь… О Эру… никогда ты не слышал от меня ни слова просьбы. Теперь слушай — я буду просить тебя, Вечный. Попроси своего верного и непреклонного Намо, чтобы он отпустил Гарава на его родину, где он прожил так мало. Я знаю, нам, людям, не дано такого, и наш дар — уход из мира навечно…но пусть будет так хотя бы раз».

Фередир перестал плакать. Он сидел по другую сторону Гарава и не выпускал его руку.

Словно резким порывом тёплого ветра отбросило в сторону полог у входа. Обернулись все, кто был в шатре — даже раненые, что были в сознании, приподнялись или повернулись в ту сторону.

Вошедшие — двое — были эльфы. Переливчатые плащи украшали гербы Раздола, снизу их оттопыривали длинные мечи, мерцали длинные лёгкие кольчуги. Волосы — тёмные у одного, золотистые у другого — стягивали тонкие серебряные обручи. Высокие сапоги покрывала грязь.

Эйнор встал. Фередир поднял на эльфов глаза и закусил губу.

— Приветствую тебя, Глорфиндэйл из Дома Элронда… — тихо сказал Эйнор, склоняя голову.

— Приветствую тебя, Эйнор сын Иолфа. — Пальцы эльфа сжали локти рыцаря. — Мы ищем твоего оруженосца.

— Ме… ня? — Фередир привстал.

— Нет, — покачал головой эльфийский полководец. И наклонился над Гаравом. — Его.

— Он умирает, — хрипло сказал Фередир, следя за движениями эльфа с недоверием и опаской. — Его уже не спасти.