Ольга Голотвина - Сокровище троллей

— Та самая монета, — повертел Челивис в пальцах серебряный кружок. — Третий раз ею бросают жребий. А я за нее нанялся в слуги. Сохраню ее как талисман, на удачу.

Кучер встал к Челивису спиной:

— Не гляжу, кидай.

Монетка звякнула о камень. Над нею молча склонились все, кроме кучера.

— Ежели персона, то госпожа Аймара идет вверх по течению, а госпожа Маринга — вниз, — не оборачиваясь, провозгласил кучер. — А ежели герб, то наоборот.

— Персона, — кивнул Челивис, подняв монету. — Все честно. Расходимся.

— Разошлись, — сказал Бурьян, спрыгивая с ветки. — Я слов не слыхал, но вроде как жребий кинули, кому куда идти.

— Дурачье, — буркнул Хмурый. — В здешних краях — и разделяться…

— Осмелели, — поддакнул Тумба. — За кем идем?

— За теми, которых двое. Один отвлекает парня, двое уволакивают девку.

Пасечник Авипреш, храни его Безликие, одолжил Дождику мохноногую, низкорослую лошадку. И запряг ее в сани, большие и крепкие, не чета тем, что едва не рассыпались под тяжестью бочки.

А потом взял в руки поводья, подмигнул парням:

— Эх, помогать так помогать! Покажу короткую дорогу. Идите за санями, сынки, да приглядите, чтобы бочка не опрокинулась.

И ведь не обошлось без лесовиков! Иначе не смогли бы они так быстро очутиться на берегу Тагизарны, будь даже в сани запряжена шестерка лошадей. И нигде им не преградили дорогу ни бурелом, ни бок о бок вставшие стволы!

Парни сгрузили бочку на снег. Прощаясь, Авипреш негромко сказал Дождику:

— А ты подумай, сынок, о чем я тебе говорил.

Сел в сани — и лошадка неспешно затрусила прочь.

Дождик грустно улыбнулся.

Когда они в доме пасечника ели кашу и пили травяной отвар с медом, старик еще раз предложил парнишке остаться на пасеке. «Лесовиков да водяницу ты, сынок, не боишься. И добрый ты, а пчелы добрых любят. Может, хватит тебе бродяжить?»

И остался бы Дождик у этого славного человека, с радостью бы остался… да вода не позволит. Та, что вместе в кровью по жилам бежит…

Юноша отогнал грустные мысли и обернулся к певцу Арби:

— Я тебе до последнего костра за помощь благодарен, но дальше я сам. Уж ты прости… водяные людям показываться не любят.

Арби попытался скрыть разочарование: очень уж хотелось ему увидеть водяницу. Буркнул неловко:

— А как ты дальше один — с бочкой?

— А никак! — улыбнулся Дождик. — До воды недалеко, тут уж я ее на руках… Иди ко мне, Шлепа, иди, умница…

Холод — плохо! Почему вода, такая мягкая и ласковая, становится жесткой и колючей? Почему в нее нельзя нырнуть и согреться, почему она царапает изнутри жабры и забивает глотку, стоит открыть пасть?

Но Первый Ученик не боится зимы. Он не хуже своего друга Нурнаша умеет валяться в сугробах. А когда весной в потеплевшее болото придут другие ящеры, Первый будет рассказывать им, что такое «снехх», «порошша», «вьюхха».

Он уже не маленький! Он охотник! Он сегодня учуял в сугробе спящую птицу… ну, хорошо, учуял учитель, но поймал-то птицу Первый! И он знает, как называется эта птица: тетерев! Этот тетерев проснулся и хотел улететь, но разве улетишь от большого, сильного, почти взрослого охотника?.. Хорошо, вкусно об этом вспоминать!

Скоро Первый начнет охотиться совсем-совсем один. И первую свою дичь принесет учителю: угощайся!..

А ноздри поймали запах. Человеческий. Не Кринаш, не Нурнаш, не Дагерта. Чужой человек.

Человек — это не опасность. И не дичь. Человека нельзя обижать.

Додумывал Первый эту мысль уже над глубоким оврагом, свесив вниз голову и разглядывая человека. Человек забился под свисающие до самого дна древесные корни.

— Здрасс, — наконец учтиво нарушил тишину юный ящер.

Человек вскинул голову, странно булькнул и попытался вытащить из ножен меч (ящерок уже знал, как эта штука называется). У него это не получилось: под корнями не хватало места, а встать человек почему-то не захотел.

Поведение незнакомца озадачило чешуйчатого юнца, но затем он догадался: охотник выслеживает добычу. А он, Первый, ему мешает.

Ящерок огорчился. Так хотелось поболтать!

— Зассада? — на всякий случай уточнил он.

Охотник-человек снова издал невнятный звук, но на этот раз не булькнул, а хрюкнул. Наверное, дал понять, что поджидает здесь кабана. Второй рукой, свободной от рукояти меча, он зачем-то потянул корень, словно хотел обрушить на себя мерзлую стену оврага.

— Ссиди, — с сожалением попрощался Первый и заскользил прочь от оврага. Позади осталось тяжелое дыхание, сопение и хруст снега.

Все-таки незнакомец — плохой охотник. Запаху от него на пол-леса. И шумит, как бронекрыс во время брачного сезона!

— А я говорю — он нарочно! — огрызался Бурьян на своих дружков, возмущенных его дезертирством из оврага. — Он издевался! Навис надо мною своей клыкастой пастью и спрашивает этак ехидно: «Засада? Ну, сиди, сиди! Много ты, брат, высидишь?..»

— Так и спросил? — насмешливо прогудел Тумба.

— Да чтоб мне каждый день такая встреча выпадала, если вру! Вот как тебя его видел: черный, страшный, морда драконья… Ох, не будет нам сегодня удачи, парни! Видать, оттого эти девицы и смелые, что их ящеры охраняют! Вы оба как хотите, а я возвращаюсь в «Жареный петух». И тебе, Тумба, советую!

Хмурый с досадой понял, что поимка богатой наследницы на сегодня отменяется. Хотелось врезать Бурьяну, трусу и паникеру, но ведь Тумба за дружка заступится.

Придется весь вечер заговаривать им зубы, чтоб хоть завтра не передумали идти на дело. А девицы до завтра никуда не денутся.

Подранок, сам себе в том не признаваясь, тянул время. Утром он прикинул, что сразу уводить мальчишку с постоялого двора опасно. Пусть разбредутся по берлогам и норам ночные твари. Ему-то, Подранку, оно не так уж страшно, а вот если с ним будет ребенок…

Потом рассудил, что до обеда лучше не уходить: Гилазар хватится своего наследника, когда все сядут за стол. Пусть лучше в запасе будет побольше времени, чтобы оторваться от погони. С карапузом быстро не пойдешь.

А после обеда Подранок вышел во двор и увидел, что оба мальчугана — приезжий и хозяйский — дружно тормошат развалившегося у будки черного пса.

«Вот они, дети! Подвернулась новая забава — про старую враз позабыл. Какие уж ему тролли…»

Подранок даже удивился облегчению, которое вызвала у него эта мысль. Но тут же облегчение сменилось тягучей тоской, потому что Гилани обернулся, просиял и, оставив собаку, бегом бросился ему навстречу.

— Мы пойдем смотреть на троллей, да? — спросил он с жаркой надеждой и с явным страхом, что этот взрослый человек сейчас рассмеется и ответит: «А ты и впрямь поверил, малыш?»