Маргарет Уэйс - Второе поколение

— Мой сын — хороший мальчик, отличающийся от Рейстлина так же, как серебристая луна от черной! Он не вынашивает замыслов! Что ты знаешь о нем... ренегат? — Карамон в гневе вскочил.

Богатырю было далеко за пятьдесят, но он был еще очень силен, закаленный тяжелой работой в гостинице и — попутно — обучением сыновей навыкам боя. Карамон привычно схватился за меч, позабыв, что в Башне Высшего Волшебства он так же беспомощен, как овражный гном, столкнувшийся с драконом.

— А что касается темных замыслов, то ты, Даламар, хорошо служил своему господину? Рейстлин наверняка научил тебя тому, о чем мы и не подозреваем!

— И я все еще ношу след его руки! — закричал Даламар, тоже вскакивая. Разорвав черную мантию, он обнажил грудь. На темной гладкой коже виднелось пять ран, словно следы пальцев, и из каждой сочилась струйка крови, холодно блестящая в призрачном свете обсидианового зала.— Двадцать пять лет я живу с этой болью...

— А кто вспоминает про мою боль? — тихо произнес Карамон, чувствуя, как руки-воспоминания вгоняют острые шипы в его душу. — Зачем ты позвал меня? Чтобы и мои раны открылись и так же кровоточили?

— Уважаемые, пожалуйста, успокойтесь, — мягко проговорил Юстариус. — Следи за собой, Даламар, а ты, Карамон, присядь. Не забывайте, вы обязаны жизнью друг другу, это накладывает на вас определенные обязательства. — Голос старика легко прорезал холодный воздух, поглотив эхо недавних криков.

Эльф, придерживая разорванную мантию, сел на место. Карамон, пристыженный и огорченный, тоже уселся, откинувшись на спинку кресла. Ведь он клялся себе, что не позволит магам обрести над собой власть, и вот — потерял самообладание! Рука его сжала рукоять меча.

— Прости, Даламар, — попросил Юстариус, снова кладя ладонь на руку темного эльфа. — Он неосмотрительно поддался гневу. Ты прав, Карамон. Твой сын Палин — хороший человек. Я думаю, что пора перестать называть его мальчиком — в двадцать-то лет.

— Ему только-только исполнилось, — пробормотал силач, подозрительно поглядывая на Юстариуса.

Архимаг продолжал:

— И он, как ты говоришь, отличается от Рейстлина. Может, и так. Он ведь другой человек, рожденный другими родителями и при более счастливых обстоятельствах, чем ты и твой брат-близнец. Все говорят, Палин статен, красив, силен — и вообще наделен всяческими достоинствами. На нем не лежит бремя тяжелого недуга, как на Рейстлине. Он предан семье, особенно старшим братьям. А те в свою очередь преданы ему. Это так?

Карамон кивнул, не в силах вымолвить ни слова из-за подкатившего к горлу кома. Умиротворенный взгляд Юстариуса стал вдруг пронизывающим. Он покачал головой:

— Но кое в чем ты действительно слеп, Карамон. О, не так, как сказал Даламар. — Лицо силача начало краснеть от гнева. — И не так, как ты был слеп к злу, живущему в брате. Это слепота, которая не обходит ни одного из родителей. — Маг улыбнулся и неловко пожал плечами. — Я знаю, потому что у меня самого дочь...

Взглянув украдкой на Даламара, архимаг вздохнул. Красивые губы эльфа сложились в едва заметную улыбку, но он молчал, разглядывая тени.

— Да, мы, родители, бываем слепы, — пробормотал Юстариус, — и это бывает совершенно некстати. — Наклонившись вперед, чародей сцепил пальцы. — Я вижу, ты беспокоишься, Карамон. Как ты догадался, мы позвали тебя сюда не просто так. Боюсь, наше дело имеет некоторое отношение к Палину.

«В точку», — сказал себе Карамон, холодея. Вспотевшая рука постаревшего Героя Копья нервно сжимала и разжимала рукоять меча.

— Нет легкого способа сообщить не новость. Я буду прям и откровенен. — Юстариус глубоко вдохнул, его лицо стало серьезным и печальным, по нему скользнула тень страха. — У нас есть причины полагать, что дядя молодого человека, твой брат-близнец Рейстлин, жив.

— От этого места у меня мурашки по коже! — пробормотал Танин, искоса поглядывая на младшего брата.

Палин притворился, что не расслышал замечания, он сидел, уставившись на языки пламени в камине, медленно потягивая из чашки темный тарбеанский чай.

— Во имя Бездны, прошу тебя, сядь! — сказал Стурм, бросив в Танина кусок хлеба. — Ты протопчешь пол насквозь, а что там под нами, одни Боги знают!

Танин лишь нахмурился и помотал головой, продолжая ходить взад-вперед.

— Клянусь бородой Реоркса, брат! — прочавкал Стурм, набив рот сыром. — Это местечко могло бы сойти за комнату лучшей гостиницы Палантаса, а ты думал, мы окажемся в темнице драконидов. Хорошая пища, великолепный эль. — Он долгим глотком запил сыр. — И наверняка мы нашли бы приятную компанию, если бы ты не вел себя как чурбан!

— Как прекрасно, что мы не в гостинице Палантаса,— сказал Танин с сарказмом, ловя очередной запущенный в него кусок хлеба. Расплющив горбушку в кулаке, он бросил ее на пол. — Мы в Вайретской Башне Высшего Волшебства. Нас похитили и заперли в комнате, двери не открываются, нам не выйти. Мы не знаем, что маги сделали с отцом, а ты думаешь только о сыре и эле!

— Не только, — ответил Стурм, выразительно кивнув в сторону младшего брата, все еще сидевшего, уставившись в огонь.

— Да, — прищелкнул пальцами Танин, — я тоже думаю о нем! Палин виноват в том, что мы здесь!

Он вновь принялся расхаживать по комнате, по пути капризно пнув ножку стола.

Увидев, как Палин вздрогнул от слов брата, Стурм вздохнул и вернулся к своим упражнениям, стараясь попасть куском хлеба между лопатками Танина.

Любой, кто посмотрел бы на юношей (особенно сейчас), назвал бы их близнецами, хотя между ними был год разницы. Двадцатичетырехлетний Танин и двадцатитрехлетний Стурм (названные так в честь лучших друзей Карамона Стурма Светлого Меча и Таниса Полуэльфа) действительно действовали, смотрели на мир и даже думали иногда одинаково. Они страшно любили играть в близнецов и ужасно радовались, когда их путали. Высокие и мускулистые, оба брата унаследовали великолепное телосложение Карамона и черты его лица — такого приветливого и честного. Но буйная ярко-рыжая шевелюра и веселые зеленые глаза, неизменно покорявшие любую женщину, встречавшуюся с Танином и Стурмом, достались братьям от матери, которая в свое время разбила немало мужских сердец.

Одна из самых красивых женщин Кринна, великая воительница Тика Вейлан, немного располнела с тех пор, как колотила драконидов сковородкой по голове, но восхищенные взгляды и теперь обращались к ней, когда Тика обслуживала столы в своей пышной белой блузке с глубоким вырезом, и мало находилось мужчин, которые, покидая «Последний Приют», не клялись бы, покачивая головами, что Карамон — счастливейший из смертных.

Теперь зеленые глаза Стурма вспыхнули озорством, он убедился, что Палин не смотрит на него, и тихо подкрался к озабоченному Танину. Вытащив меч в ножнах, он тихонько сунул его под ноги брату. Повернувшись, Танин зацепился за неожиданное препятствие и шлепнулся на пол с таким грохотом, что, казалось, Башня содрогнулась до основания.