Холли Блэк - Красная перчатка

— А ты чего-нибудь хочешь? — спрашиваю я Лилу.

— Так ты еще и угощать меня собрался? — Она в восторге от происходящего.

Сэм смеется, и я бросаю на него самый устрашающий взгляд, на какой способен.

— Вишневый сироп, — выпаливает девушка, будто испугалась, что слишком далеко зашла со своими подколками.

Покупаем сироп. Продавец насыпает в стаканы ледяную крошку, и она мигом становится красной. Лила склоняет голову к моему плечу и тихо говорит, уткнувшись мне в рукав:

— Прости, я ужасно себя веду. На самом деле, я страшно волнуюсь.

— Мы же вроде обо всем договорились: мне нравится, когда ты ужасно себя ведешь, — так же тихо отвечаю я, забирая сироп.

Ее улыбающееся лицо сияет ярче уличных фонарей.

Показываем билеты и заходим в кинотеатр, фильм только начался. В зале мало народу, так что можно с комфортом усесться на последних рядах.

Словно по некой молчаливой договоренности мы не упоминаем вчерашние события — ни митинг, ни арест. Прохладный кинозал кажется таким настоящим и взаправдашним, а все остальное, наоборот, далеким и нереальным.

«Вторжение гигантских пауков» — просто отличнейший фильм. Сэм не затыкается весь сеанс: объясняет, как изготавливали специальных кукол-марионеток и из чего сделана паутина. Никак не могу разобраться в сюжете — ясно одно: гигантских пауков подпитывает неведомая сила из далекого космоса. В конце ученые торжествуют, а пауки дохнут.

Даже Даника вовсю развлекается.

После фильма отправляемся ужинать. Лакомимся многослойными бутербродами и жареной картошкой, запивая все это ведрами черного кофе. Сэм показывает, как при помощи кетчупа, сахара и острого соуса приготовить вполне сносную кровь. Официантка не разделяет наших восторгов.

Лила просит высадить ее около железнодорожной станции, но я отвожу ее на Манхэттен. Машина останавливается возле дома Захарова на Парк-авеню, вокруг горят фонари, и Лила наклоняется поцеловать меня на прощанье.

Губы и язык у нее все еще в вишневом сиропе.

Ночую в старой комнате, в нашем помоечном доме. Ворочаюсь на кровати, стараясь не думать о мертвом парне в морозильнике. Он всего-то двумя этажами ниже. Представляю, как Янссен смотрит остекленевшими глазами в потолок, как молчаливо молит: «Пожалуйста, найдите меня».

Что бы Генри при жизни ни натворил, такой могилы он не заслуживает. И одному Богу известно, чего я заслуживаю за подобные дела.

Заснуть все равно не получается. Раскладываю на одеяле фэбээровские документы. Так, любовницу Янссена зовут Бетенни Томас, в папке есть ее показания о той ночи. Ничего интересного. Представляю, как она отдает Антону конверт с деньгами, как я сам склоняюсь над Янссеном, протягиваю голую руку со скрюченными пальцами.

Получается, это меня он увидел перед смертью? Неуклюжего пятнадцатилетнего пацана с растрепанными волосами?

Падаю на кровать, прямо поверх бумаг. Тут нет того, что мне нужно. Никакой информации об убийстве брата. Понятно, почему федералы растерялись. Им во что бы то ни стало необходимо вызнать обещанный Филипом секрет. Но секрет совсем не здесь. Ужасно обидно, наверное, так близко подобраться к правде, а потом раз — и получить вместо ответа новую загадку. Какую тайну обещал открыть Филип и кто убил его, чтобы этого не допустить?

Ответ на первый вопрос очевиден. Я и есть тайна.

Но кто убил его ради меня?

Вспоминаю про женщину в бесформенном плаще и красных перчатках. Обдумываю ситуацию.

Утром топаю на кухню и завариваю кофе. Так и не удалось нормально поспать. Посреди ночи меня осенило: если хочу что-нибудь выяснить, надо хорошенько оглядеться по сторонам.

Лучше всего начать с его квартиры. Там, наверное, копы все обыскали, а после них федералы, но они не знают, что искать. Я тоже не знаю, но зато хорошо знаю Филипа.

А еще у меня мало времени.

Выпиваю кофе, моюсь, натягиваю черную футболку и темно-серые джинсы. Выхожу из дома. Машина не заводится. Открываю капот, долго и упорно таращусь на двигатель. В дизелях я не самый большой спец.

Пинаю шину и звоню Сэму.

Вскоре к дому подъезжает его катафалк.

— Что ты сделал с машиной? — укоризненно спрашивает сосед, нежно поглаживая капот.

На нем футболка с Эдди Манстером, черные джинсы и большие зеркальные очки-авиаторы — неплохой субботний наряд. Ума не приложу, как до его родителей до сих пор не дошло, что сын собирается посвятить жизнь киношным спецэффектам?

Пожимаю плечами.

Сосед копается в двигателе и через несколько минут сообщает: нужно заменить один предохранитель и, по-видимому, аккумулятор.

— Прекрасно. Но у меня сегодня другие планы.

— И какие же?

— Найти преступника.

— Правда? — Сэм смотрит искоса, наклонив голову, словно решает — верить или не верить моим словам.

— Или лучше самим совершить преступление?

— Вот это больше на тебя похоже. Что конкретно задумал?

— Проникновение со взломом, — смеюсь я. — Но дом принадлежит моему брату, так что все не так плохо.

— Какому именно? — Сосед сдвигает очки на кончик носа и вопросительно приподнимает бровь. Точно полицейский из какого-нибудь дурацкого сериала. Специально, наверное, старается.

— Покойному.

— Да ну тебя! Почему просто нельзя, например, взять у твоей матери ключ? Квартира же ваша? По наследству, так сказать.

Усаживаюсь на пассажирское сиденье «Кадиллака». Не спорит особо, только предлагает более простой вариант — значит, уломаю.

— Думаю, дом принадлежит его жене, но она вряд ли заявит на него права.

Сэм садится в машину и всю дорогу укоризненно качает головой.

Дом Филипа не похож на роскошную многоэтажку Бетенни, здесь не держат консьержку. Построили его, наверное, где-то в семидесятых. Паркуемся. Пахнет жареным чесноком, откуда-то доносится приглушенная музыка — радио, играют джаз. Внутренний двор, наверное, огромный.

— Подожду в машине, — нервно озирается Сэм. — На месте преступления мне всегда становится жутко.

— Ладно, я быстро.

Вполне его понимаю.

Я знаю про камеру, на которую сняли ту женщину в красных перчатках, поэтому сразу же легко нахожу и отсоединяю ее.

Достаю из рюкзака металлическую пластину и усаживаюсь на корточки около двери. Слишком волнуюсь: приходится ведь залезать в дом недавно умершего брата, не уверен, что готов к такому. Делаю несколько глубоких вдохов и сосредотачиваюсь на замке. Цилиндровый — значит, язычок усеченный и надо поворачивать по часовой стрелке. Привычная работа отвлекает от неприятных мыслей.

Замки вскрывать легко, хотя иногда и немного муторно. Когда вставляешь в скважину ключ — поворачиваются штифты, и, вуаля, дверь открыта. Когда занимаешься взломом, проще всего пошуровать в скважине, пока штифты не встанут на место. Не самый изящный способ, но я же не эксперт, мне до папы далеко.