Холли Блэк - Красная перчатка

— Не надо. Мы выпьем и поужинаем. Пришлите, пожалуйста, официанта в синюю комнату.

— Конечно, сэр.

Будто дворецкий из какого-нибудь фильма.

— Пошли.

За двойными дверями — маленькая библиотека. Там сидят и смеются двое бородачей. Один курит трубку, а у второго на коленях — девица в неимоверно коротком красном платье, она держит перед собой чайную ложечку и занюхивает с нее кокаин.

В ответ на мой изумленный взгляд Захаров напоминает:

— Для частных лиц.

Ну да.

Следующая комната еще меньше. Там горит камин и никого нет. Двери только одни — те, через которые мы вошли. Повинуясь кивку Захарова, усаживаюсь в мягкое кожаное кресло. Перед креслом стоит низкий столик. С потолка свисает хрустальная люстра, и от нее по стенам разбегаются радужные зайчики.

Появляется официант. Он окидывает меня скептическим взглядом и поворачивается к Захарову:

— Что изволите пить?

— Мне Лафройг для начала, с кубиком льда, пожалуйста, а мистер Шарп будет…

— Газированную воду, — мямлю я.

— Конечно, сэр.

— Потом принесите блины, три унции иранской осетровой икры, мелко порубленное яйцо и лук, побольше лука. Потом мы оба выпьем по рюмке водки — «Империя», охлажденная. Потом палтус под горчичным соусом, тем самым коронным соусом шеф-повара. И наконец, два фирменных pain d’amandes. Кассель, ты не против? Тебе подходит такое меню?

Никогда не пробовал почти ничего из вышеперечисленного, но признаваться не хочется. Киваю.

— Все превосходно.

Официант, избегая смотреть в мою сторону, уходит.

— Ты что-то нервничаешь. — Верно, но можно было этого и не говорить. — Я думал, в Уоллингфорде вас готовят к светской жизни.

— Они вряд ли рассчитывали, что у меня будет такая светская жизнь.

— Но ты можешь сделать ее такой, Кассель, — улыбается Захаров. — Твой дар сродни этому клубу, и из-за него ты тоже нервничаешь. Небольшой перебор получается?

— В смысле?

— Можно мечтать, как потратишь миллион долларов, но о миллиарде мечтать уже не так приятно. Слишком много возможностей. Дом, который хотел купить, кажется маленьким. Путешествие, в которое хотел поехать, — дешевкой. Собирался отправиться на остров, а теперь подумываешь — не приобрести ли его. Кассель, я помню, ты мечтал стать одним из нас. А теперь ты лучший из нас.

Не отрываясь, смотрю на огонь в камине, поворачиваюсь, только когда официант приносит напитки.

Захаров поднимает бокал с виски и молча крутит его в руке, любуясь переливающейся янтарной жидкостью.

— Помнишь, как тебя выкинули с Лилиного дня рождения из-за драки с ее одноклассником? — Он коротко и отрывисто смеется. — Ты хорошенько приложил его головой о раковину. Было столько крови.

Невольно дотрагиваюсь пальцами до мочки уха и улыбаюсь через силу. После поступления в Уоллингфорд сережку пришлось снять, дырка почти заросла, но я до сих пор помню, как она приложила к уху кубик льда, помню раскаленную иглу и ее теплое дыхание на своей шее. Ерзаю в кресле.

— Мне следовало еще тогда обратить на тебя внимание. — Приятная, конечно, лесть, но он врет. — Ты знаешь, я хочу, чтобы ты на меня работал. Но у тебя есть некоторые сомнения. Давай их разрешим.

Официант приносит первое блюдо. Крошечные жемчужинки икринок лопаются во рту, оставляя на языке соленый морской привкус.

Захаров с видом истинного джентльмена намазывает блины французской сгиmе fraiche и посыпает сверху рубленым яйцом. Только вот рукав сшитого на заказ костюма слегка оттопыривается там, где спрятана кобура с пистолетом. Вряд ли разумно ему рассказывать о своих нравственных метаниях. Но что-то же нужно сказать.

— А как работал дедушка? Вы ведь давно его знаете?

— Твой дед — выходец из другой эпохи, — улыбается он. — Мастера из поколения его родителей считали себя хорошими, добропорядочными людьми и магию воспринимали как дар. А Дези уже с рождения оказался преступником. Когда он родился? Спустя лет десять после введения запрета. Выбора у него не было.

— Тогда их и стали называть мастерами, появилось выражение «поработать над кем-то», — вспоминаю я рассказ миссис Вассерман.

— Да. А до запрета говорили «ворожить». Твоего деда зачали в рабочем лагере для мастеров, ты знал? Он вырос упрямым и несгибаемым, как и мой отец. Им просто-напросто пришлось. Против них ополчилась вся страна. Мой дедушка, Виктор, отвечал в лагере за питание, распределял еду. Изо всех сил старался растянуть на всех скудный паек, торговался с охраной, собрал перегонный куб и выменивал самогон на продукты. Так и появились первые кланы. Дедушка говорил, что так мы могли друг друга защитить. Мы всегда помним, откуда вышли, и неважно, сколько у тебя денег и власти.

Официант расставляет на столике тарелки. Захаров заказывает Pierre Morey Meursault 2005 года, и ему тут же приносят чуть запотевший бокал бледно-лимонного вина.

— Мне было двадцать, я учился на втором курсе Колумбийского университета. Шел конец семидесятых, и мне казалось, что мир изменился. В кино показывали первый фильм про Супермена, по радио крутили Донну Саммер, отца я считал старомодным чудаком. На нашем курсе была девушка по имени Дженни Тальбот. Не мастер, но для меня это не имело значения.

На тарелках стынет рыба. Захаров снимает перчатку и показывает руку, испещренную красно-коричневыми продолговатыми шрамами.

— На вечеринке меня окружили трое парней, зажали в угол и заставили положить руку на включенную конфорку электрической плиты. Раскаленная спираль прожгла перчатку и впечаталась мне в ладонь, вместе с обрывками обгоревшей ткани. Будто кожу содрали живьем, до самых костей. Они велели держаться от Дженни подальше. Сказали, такая отвратительная тварь, как я, не должна до нее дотрагиваться.

Старик медленно отпивает вино, а потом вонзает вилку в палтус. Перчатку обратно так и не надел.

— В больнице меня навестил Дези. Попросил Еву, мою сестру, на минуточку выйти в коридор и, когда мы остались наедине, велел рассказать, что случилось. Было стыдно, но я все рассказал. Дези Сингер ведь был верен моему отцу. Он выслушал, а потом поинтересовался: «Что мне с ними сделать?»

— Он их убил?

— Я его попросил. — Захаров прожевывает кусочек рыбы и медленно глотает. — Когда медсестра меняла повязку, когда они щипцами вытаскивали из ладони кусочки обгоревшей материи — я мечтал о том, как эти мерзавцы подохнут. Так и сказал твоему деду. Тогда он спросил про девушку.

— Девушку?

— Да, я тоже переспросил, таким же удивленным голосом. Дези рассмеялся и заявил, что моих обидчиков кто-то надоумил. Специально раззадорил. Может, ей нравилось, когда из-за нее дрались мальчики. Сингер утверждал, что Дженни решила меня бросить, выкинуть на помойку, как старый башмак. И ей было гораздо выгоднее выставить себя жертвой и избавиться от репутации девчонки, которая путается с мастерами. Твой дед правильно обо всем догадался. Она ни разу меня не навестила, а когда Дези наконец нанес визит тем парням, то обнаружил ее в койке у одного из них.