Ярослав Коваль - Пылающий Север

Как понимаю, его величество решил, что именно мне суждено самым лучшим образом справиться с северной провинцией. В любом случае — я не против. Серт, в прошлом Хрусталь — просто золотое дно, если взяться за него с умом. А уж как там комфортно северянину-хладолюбу!..

Мне бы теперь его ещё отвоевать обратно…

Пластунам всё труднее становилось продвигаться вперёд. Самый младший из них и самый плохо обученный, то есть мой, начал артачиться, капризничать. Пришлось вытащить глубоко запрятанный запас — кусок лешты, лакомства, за которое любой ящер отдал бы всё на свете. Реакция на него у этих верховых пресмыкающихся была как у кошки на валерьянку. Следуя за угощением, ящер мог вскарабкаться почти куда угодно. Но очень утомляло его вести, приманивая куском дурно пахнущей хрени.

— Далеко до «гармошки»?

— До разлома, должно быть, уже недалеко. — Сергей сверился с какой-то магической схемой. Он-то отлично разбирался в этих маловразумительных знаках — не то что я. — А до самой «гармошки» проще всего будет пройти прямо по ней.

— Рискованнее. Давайте остановимся у самого разлома и дождёмся утра. На рассвете станет немного проще и не так опасно. Разлом ведь вон там? Отлично, вот хорошее место для стоянки. И сушняка достаточно. Надо поспать хоть немного и набраться сил. Сражаться с демонами — не шутки.

— Это будет не так уж трудно, — возразил Сергей. — Нам придётся пройти довольно короткий отрезок опасного пути до места встречи. Дальше уже в твоём распоряжении будет команда опытных охотников.

— Где Лёха умудрился их так быстро найти?.. Складывай костёр здесь. Это, думаю, вполне безопасно.

— Приказал срочно перевезти из Кариншеты на вершних ящерах. Там как раз вот-вот откроется очередной разлом. Недаром же чародеи сообщили, что открыть область упущения здесь будет несложно. Охотников потом вернут обратно, и даже если они потеряют часть барыша, всё равно не отказались от предложения. Наверняка им было обещано очень большое вознаграждение.

— Лёха действует очень уверенно и оперативно. Польщён. Однако, кажется, я слишком много наговорил сказок о своём охотничьем прошлом, раз он так на него полагается.

— В действительности ты не был охотником? — заинтересованно спросил Ремо.

— Был. Но не таким крутым, каким хотел бы казаться в глазах детей… Давайте основательно перекусим, чтоб ночью легче было перенести холод. Вынимайте всё, что есть — больше съедим, меньше потащим… Моя охотничья карьера была не так уж блистательна. Откровенно говоря, с женой мы познакомились так: демон, на которого я пытался охотиться, поохотился на меня и покромсал столь серьёзно, что…

— Что ты не смог сбежать, и пришлось знакомиться с будущей женой? — закончил Ифшид под общий хохот.

— Ну примерно так. Она меня откачала. К моему счастью, демон, сопротивляясь мне, сам здорово пострадал. И помер со мной в охапку.

— Ты оказался ядовит.

— Видимо. К моему счастью.

— Госпожа Серт искусна во врачевании? Достойно для столь знатной дамы.

— Она — дочь угольщика. Как объяснила — уж кому-кому, а женщине, постоянно сталкивающейся с углежогами и лесорубами, нужно уметь перевязывать раны.

— Всегда хотелось спросить — а какой был смысл в том, чтоб заключать столь неравный брак? — поинтересовался Ифшид, доедая рулет из телячьих мозгов с овощами. Видно, он проголодался настолько, что даже не стал дожидаться, когда согреется вода. Впрочем, походные яства, приготовленные для императора, можно было есть хоть холодными, хоть всухомятку — всё равно вкусно. — Само собой, сейчас ваш брак совершенно равный, но раньше-то… Какой смысл?

— На самом деле интересно?

— Искренне, клянусь.

— Ладно, скажу: никакого. Я тогда совершенно об этом не думал. И ещё толком не осознавал, чем же столь принципиальным воины отличаются от крестьян.

— Разве существует хоть один мир, где они были бы равны?

Я пожал плечами и, поколебавшись, всё-таки открыл банку трюфелей.

— Кто будет грибы? Все? Правильно — разбирайте… Миры-то? Ну у меня на родине воины — отнюдь не элита. Да и крестьяне бывают разные. Если это преуспевающий фермер с многомиллионным оборотом и Лексусом, то до него не каждый офисный прыщ дотянется…

— С чем? Кто?

— Неважно.

Трюфели проскочили незаметно. Что уж такого в них особенного — я никогда не понимал. Тяга к простой пище сохранилась ещё с тех времён, когда вершиной кулинарного искусства для меня был удачно сделанный шашлык или хорошо прожаренные свиные рёбрышки под пиво. Не сказать, чтоб я знал, что такое голод, но есть меньше, чем требовало тело, приходилось. И потому куда выше ценил возможность просто вовремя и без затей утолить голод, чем поварские шедевры и всякий гастрономический выпендреж.

Впрочем, когда есть возможность наесться до отвала хорошо приготовленной и качественной едой, неважно, выпендрёжные ли угощения или простые, как каша на воде. Теперь, когда мы основательно набили животы и ополовинили продовольственные припасы, в будущее уже хотелось смотреть веселее, с верой в лучшее. Подумаешь, «гармошка». Разберёмся. И в принципе можно будет использовать даже рецепт Ремо. Мало ли, соус. Ради того, чтоб благополучно добраться до дому, я готов обмазаться хоть дёгтем. И перьями поверх обсыпать.

Сергей едва дождался конца ужина и разрешения отправляться искать подходящее место для разлома. Мне пришлось везде его сопровождать — ходить в одиночку всё-таки было неразумно, даже в здешних явно безлюдных местах. Было скучно, ведь я не понимал в его действиях ровным счётом ничего. Ступая по криво наломанным корнями скальным кускам, прислушивался так внимательно, словно выслеживал зверя — человека обычно бывает проще услышать. Но вокруг царила тишина, даже птицы не спешили обозначать своё присутствие.

— Здесь всё, — сказал мой сын. — Если всё верно, то либо завтра, либо послезавтра где-то тут откроется разлом.

— Да? А я ничего не чувствую.

— Но ведь ты не обладаешь чародейскими навыками, — осторожно сказал Сергей. — Как же ты можешь тут что-нибудь чувствовать?

— Раньше-то чувствовал. А не обладал навыками ещё в большей степени, если можно так сказать.

— И что же ты чувствовал?

— Да поди объясни.

Однако чуть позже, в сгустившемся хрустальном полумраке северной полуночи, я вдруг ощутил нечто знакомое. Воздух дышал силой, с которой соперничали прохлада, наползавшая из влажных низин, темнота, оставлявшая возможность видеть, но лишающая права рассмотреть, тишина, погребавшая под себя, будто настоящая лавина. Природа могущественна и совершенна, она способна заставить человека прислушаться к себе и с собою смириться, однако в этой нотке, присоединившейся к общему звучанию мира, было что-то большее.