Людмила Гетманчук - Шерше ля фам, или Возврату не подлежит!

Его величество черканул самолично хозяйской рукой монаршую волю и сообщил:

— Дело сделано! Всех поздравляю, и все свободны. Мадемуазель гер Тримм попрошу остаться.

Мои спутники и секретари вымелись из кабинета, оставляя нас с королем наедине.

Эгвар тяжело вздохнул, потер лоб и сказал:

— Саша, я сожалею, что так произошло с моим сыном. Он поступил неподобающе — и как наследник престола, и как мужчина. Я хочу принести свои извинения от его и своего имени.

Мне стало очень неудобно. Что говорят в таких ситуациях?

— Спасибо, ваше величество, — тихо сказала я. — Я принимаю ваши извинения.

А вот про Грэга я ничего не говорила!

— Но не прощаешь? — проницательно задал вопрос монарх.

Я потупила глаза.

Слишком свежа рана. Слишком больно. Слишком рано. Слишком…

— Понимаю… — Его величество встал, сделав мне знак сидеть. Прошелся от стола к окну. Вернулся, встал позади меня и положил расслабленные руки мне на плечи. — Не имею права тебе приказывать, Саша, — сказал он. — Но прежде чем вынести окончательный приговор, пойми мотивы поступков виновного. Шрамы моего сына…

Меня аж подорвало от возмущения. Вскочив ошпаренной кошкой, я выпалила:

— Вы что, все с ума посходили?!! Какие шрамы? Ну какие шрамы?! Пара ниточек на лице? Так только к лучшему, меньше бабы охотиться будут! Они и так ему житья не дают, шалавы придворные, хоть скипидаром его мажь!

Эгвар долго изучал мое возмущенное, раскрасневшееся от гнева лицо. Потом поцеловал меня в лоб со словами:

— Спасибо, дочка.

Напряжение спало, я обмякла. Король галантно усадил меня в кресло и лукаво сообщил:

— Кстати. Когда ты, Саша, висела на воротах, я подумал о тебе как о крайне легкомысленной особе.

Я покраснела и промямлила что-то вроде извинения:

— Простите, что разочаровала… В тот момент я спасала свою жизнь, а в подобной ситуации сложно казаться обаятельной.

— Ты меня скорее поразила, — усмехнулся монарх. — Такая воля к жизни!

— Вы удивитесь еще больше, ваше величество, — пообещала я. — У меня много скрытых талантов. О них даже я не всегда знаю.

— Нимало не сомневаюсь, — подыграл король. Посторожел: — А сейчас серьезно! Курт! — крикнул.

Открылась потайная дверь, и в кабинет просочился абсолютно незаметный мужчина. Такого не разглядишь в толпе, не узнаешь при встрече… Хамелеон, одним словом. Точнее — человек-невидимка.

— Мадемуазель, — обратился ко мне монарх, — это Курт — мой доверенный секретарь для особых поручений. Он будет всегда рядом. При любой проблеме или опасности связывайтесь с ним незамедлительно.

— К-как связываться? — начала заикаться я, когда Курт поднял на меня блекло-синие мертвые глаза профессионального убийцы.

— Я буду всегда рядом, — прошелестел серый, бесцветный голос. — Мадемуазель стоит только крикнуть мое имя — и я приду.

Ужас какой! А если у меня горло перехватит? Или голос пропадет? Или заикаться стану? И вообще, по моему личному мнению, этот защитник гораздо страшнее обидчика!

— Спасибо, — выдавила я с трудом. — Я могу идти?

— Идите, мадемуазель, — милостиво отпустил меня король. — Увидимся вечером на балу в вашу честь. Оставьте мне один танец.

У меня подкосились ноги. Хуже меня танцевал только связанный бегемот. Чую, вечером пришьют мне покушение на королевскую семью!

Неверным шагом я покинула кабинет и попала под перекрестный огонь гер Триммов и графини.

— Какая честь! — экзальтированно восклицала Лоретта, прижимая руки к груди. — Такой свадебный подарок! Может, и за меня похлопочешь?

— Если бы свадебный, — ухмылялся канцлер, видя, как бесится герцог, которому не перепало лакомого кусочка в виде этих земель. — А то — личный! Может быть, изменишь условия договора?

— Это несправедливо! — бушевал Леон. — Ни свадьбы, ни приданого! Хоть что-то семья может получить?

— Может. — Я кивнула какому-то чрезмерно подобострастному придворному, усиленно подтиравшему пол лбом от чересчур низких поклонов. — Только для этого нужно договориться с его величеством. Хотите попытаться?

Желающих не нашлось, и мы благополучно отбыли восвояси. Во избежание любого рода конфликтов братья проводили нас с графиней до дверей, хотя никаких экстремистов рядом не отиралось. Что казалось весьма подозрительным.

— Мы прибудем вечером, дорогие дамы, — пообещал герцог, прощаясь и сбегая по ступенькам.

— Храни тебя Пресветлая Царица, — поцеловал меня в висок маркиз и погнал вприпрыжку догонять брата.

— Проводи меня до спальни, Саша, — попросила тетя, тяжело опираясь на мою руку. — Я что-то очень устала за последние дни. Столько треволнений…

Мне стало жалко тетю и стыдно, что за маской высокомерной аристократки я не разглядела человека. Одинокую, в сущности, женщину, старающуюся выжить и не дать возможности отправить себя в забвение.

Я отвела Лоретту в ее спальню. Вместе с кудахчущей над хозяйкой Вандой помогла ей лечь в постель. Поблагодарила за помощь и пошла проведать Дарвиля.

Гвардеец, прикованный ранением к кровати, мне страшно обрадовался и попытался изобразить из себя учтивого кавалера и присесть в приветствии.

— Ой! — Весьма витиеватое «здравствуйте!» у него получилось. Просто Цицерон!

— Лежи спокойно, воздыхатель, — присела я на краешек кровати и взяла крупную мужскую ладонь в свои. — Как ты себя чувствуешь?

— Намного лучше, мадемуазель, — поведал Дарвиль, глядя влюбленными глазами. И что он во мне нашел? От остальных только и слышно: «посредственная внешность», «десяток на медяк». Может, Дарвиль отрастил третий глаз и углядел во мне за имиджем Спящей пресловутую женскую изюминку? Хотя мне сейчас не до сухофруктов…

— Прекрасно, — обрадовалась я. — Видишь ли, я вскоре переезжаю в другой дом, и мне бы хотелось, чтобы ты поехал со мной и занялся охраной меня… или дома… или нас обоих.

— Почту за честь! — склонил голову Дарвиль. — За вами, мадемуазель, я пойду в любое место.

— В любое не надо, — засмущалась я. — Иногда человеку нужно уединение. Мне поговорить о тебе с тетей? Или ты сам?

— Я не подчиняюсь госпоже графине, — удивил меня гвардеец. — Поэтому не о чем говорить. Куда вы, туда и я.

— И кому ты подчиняешься? — проявила я закономерную подозрительность.

— Его величеству королю Эгвару Пятнадцатому! — отрапортовал Дарвиль, вытянувшись на кровати во фрунт и чуть ли не отдавая честь.

Проблема в том, что, кроме меня, тут не было никого, кому можно было бы отдать эту честь, а мне брать не хотелось. Зачем скромной девушке такой неподъемный багаж? В последнее время у меня и так постоянно стремились отобрать мою честь. Вдруг перепутают и возьмут не ту? Меня же совесть съест без масла!