Сергей Петренко - Апрель. Книга первая

Для экспериментов мы брали опилки и щепу. И вот однажды Троготт предложил попробовать сделать из них особое волокно. Оно должно быть прочным, и при этом нельзя погубить летучие свойства тэллио. Наши мастера долго возились со способами обработки и составом клея, и в конце концов Анис вроде бы нашёл хороший состав. Он называет его «отдушкой». В клеевую массу добавляют пыльцу цветов аурики, стоит она сумасшедших денег, но зато древесные опилки продолжают дышать, волокна остаются прочными и гибкими. И летучими…

— Это… — Ниньо раскрыл рот. — Это будет… что?!

— Пока мы надеемся изготовить пару ковриков. Волокна для них уже почти готовы. Сперва мы хотели спрессовать проклеенные опилки, придавая им форму досок, но так они не чувствуют воздух и не могут летать. Зато ковры будут гибкими, лёгкими, удобными. А если где-то порвутся — нити из них можно использовать снова.

…Гирлянды, пышные кусты сосулек вырастали на крышах, мостах, карнизах! На Островах не бывает таких сосулек, и ещё — я слышал, как нравятся они ветру. Он лижет их так же, как мы с Ивенн. Ивенн научила меня лизать сосульки. Подносить их к глазам, чтобы увидеть жгучие солнечные точки. Сосульки пахли ветром и какими-то странными горными цветами. Эти цветы растут высоко-высоко, на обледенелых склонах самых высоких скал. Ивенн так сказала, и я понял, что она видела их.

Заполдень мы возвращались от реки, мы несли большущую рыбину, подаренную нам Сэри, мальчишкой-рыбаком. Однажды во время шторма я, кажется, спас его — лодка Сэри бултыхалась в заливе, наполовину полная воды. Сэри бешено работал черпаком, но толку было мало. Я увидел его с утёса, и вмиг вспомнился Язык на Острове, и я снова превратился в ветряного мага-спасателя, но не взлетел, а просто побежал по волнам — это было совсем легко, ветер рычал вокруг меня и, кажется, смеялся. Когда я схватил Сэри в охапку, он ничего не соображал, наверное — как-то отчаянно пискнув, вцепился руками в борт, и я еле-еле оторвал его от лодки…

Потом Сэри ни о чём не расспрашивал, а я не рассказывал. Однажды он увидел меня на берегу и подошёл.

Я смотрел на горизонт, Сэри встал рядом. Облака бежали, словно бесконечный табун лошадей. Сэри молчал очень долго, а потом сказал:

— Ты будешь строить корабль?

Я покосился на него, не зная, что сказать.

— Когда построишь, я уже вырасту. Возьми меня матросом!

Я встретил его взгляд, и Сэри кивнул:

— У нас в роду все были очень хорошими матросами… Нет, не обещай, я знаю, ты возьмёшь.

…А сегодня, на пути домой, Ивенн вдруг остановилась и вытянула руку, указывая на башню.

— Смотри! Вчера я не видела такого!

Под верхним, широким ярусом башни сверкала звезда. Я не сразу понял, что это. Громадные ледяные гроздья…

— Жалко… но надо их сбить. Не будешь же огораживать всю площадку перед башней, а с такой высоты попробуй угадать, как далеко она может отклониться, падая. Надо сказать Троготту…

— Не нужно. Я сам.

— Ты… Там опасно!

Я пожал плечами. Словно огненные демоны толкали меня…

— Нет, ничего опасного — для меня.

…Ивенн пошла со мною. Мы взяли старинную алебарду, ею можно было дотянуться до сосулек с широкого карниза.

— Нимо… пожалуйста… обвяжись верёвкой!

— Я не упаду. А верёвка только сделает хуже. — Я не решился прямо открыть тайну… не смог. Наверное, я привык к мысли, что Ивенн догадывается, кто я. Она просто не могла столько пробыть вместе с нами и не понять. А в ту минуту я был занят собой, своим страхом высоты. Он вызывал у меня бешенство. Он был абсурдным и ненормальным. Я, как одержимый, рвался сразиться с ним, доказать, что ветер — по-прежнему мой друг и никогда не позволит мне разбиться. Жить, сомневаясь, становилось уже невыносимо. А верёвка… тьфу, это было мерзко — повиснуть, когда она рванёт тебя, и болтаться мешком на глазах у всего города! Верёвка уж точно не даст мне взлететь…

Я ступил на карниз, и уже тогда услышал, что Ивенн тихо плачет от страха. Проклятье! Скорее бы это кончилось! Я бил алебардой в основание сосульки, не сосульки — чудовищной ледяной глыбы… она стала моим врагом… Солнце ударило мне в глаза, я зажмурился…

…Та льдинка была удивительно сладкой.

— Попробуй, — сказала мне Ивенн.

Я лизнул. Ивенн держала сосульку в покрасневших от холода пальцах. Я обхватил их. Мы потянулись к ледяной игле разом. Губами…

…— Нимо!!!..

Что тогда случилось?!.. Почему падала она?! Я не знаю, не могу вспомнить, понять. Солнце ослепило… Я рванул за нею вниз. Я почти удержал её. Почти успел.

— Ив… где больно? Что с тобой? Ты можешь пошевелиться? Я сейчас позову Троготта…

— Я, кажется, цела… Не нужно, Нимо… Он рассердится… Я цела, кажется, Нимо… Только…

Она задохнулась, заплакала. Такая боль в её глазах — но боль не от удара, она не обманывала меня, она шевелилась, и я чувствовал, что у неё ничего не сломано. Случилось что-то другое…

— У тебя кровь, Ив… Я всё-таки позову… Или попробую поднять…

— Нет, Нимо, не надо, ты… Нимо, пожалуйста, наклонись ко мне… скорее!

Она обхватила меня руками, страшно сильными, словно нечеловеческими, в черноте зрачков я увидел мерцание звёзд в ночи, и услышал чужие, дикие, странные песни. Там туман тянулся над болотами и кричали ночные птицы. Там было прохладно и тепло. Там ароматы кружили голову, пьянили, утягивали в бездонные омуты…

…— Тварь! Ты ведьма!.. Что творишь!!!

Она закричала. Так страшно… Отпрянула от меня. Троготт стоял над нами, и в ладонях его сияло лезвие жёлтого огня.

— Малыш наш… ребёнок… господин… ты же сам говорил — он… я хотела его спасти…

Троготт взмахнул лезвием. Я метнулся к нему, Троготт попытался отвести огонь…

…На этот раз Затмение Лебеа длилось очень долго. Наплывали и улетали в пустоту голоса. Моей кожи касались чьи-то руки. Мне казалось, я на время приходил в себя и видел Троготта. Я умолял его сказать, что с Ивенн. Не знаю, ответил ли он, или ответ сам явился в моё сознание…

— Я виноват. Я не разглядел, что она ведьма. Попыталась сохранить ребёнка, выпивая у тебя силу…

— Она жива?!

— Что с нею сделается, с нежитью… Ушла в свои Болота через ручьи…

Я хотел спросить про ребенка и не решался… Странный ночной мир Болот кружился, мелькали звёзды, и я снова падал в пустоту.