Николай Романецкий - Везунчик

— Пошли, — говорит.

Потом, когда ее в кабинете не было, я Илюхе Свидерскому звякнул.

То, се, как жизнь, хоть жмись!..

— Ты чего, — говорю, — мне про Альбину намеки строил? Типа — будь осторожен.

— А ты, — отвечает, — залезть на нее не пытался?

Так я, думаю, тебе, фонарику, и сказал!..

— Давай, — говорю, — завязывай ходить вокруг около. Я тебе не целка четырнадцатилетняя… Колись насчет своего предупреждения!

Он опять мямлить начал. А потом и говорит.

— Мне, — говорит, — Маргол, некогда сейчас. Давай завтра вечерком в «Пушкаре» встретимся. Давно не виделись. Полбаночник раздавим, заодно и потреплемся.

Ну что же, завтра так завтра.

18 июня

Сегодня умер Илюха Свидерский. Ночью, в собственной постели. Мотор отказал.

С одной стороны, повезло мужику — не мучился.

Лучше уж так, чем от рака или цирроза печени загибаться.

Я узнал только после обеда, когда ему насчет стрелки позвонил. Не изменились ли планы?..

Потрясен! Мужик двухпудовую гирю каждый день над головой ворочал. И не курил. Нет слов, одни буквы!

20 июня

Сегодня Илюху отвезли на Южное.

Я смотался, отдал последний долг. Забежал и к папе с мамой, положил цветочки на могилки. Почти пять лет тут не был, козел! Жизнь проклятая, на кладбище некогда съездить!

Поминки были у Илюхи дома. Светка его рыдала.

Двое пацанов осталось, тринадцати и одиннадцати лет. Обломно ей придется теперь, если замуж не выйдет. Дал пять сотен, поблагодарила.

Альбина ездила на кладбище вместе со мной. Переживает. Не знаю, что у нее с Илюхой было, да и по барабану мне. Хотя если Альбина еще девочка, то ничего в постельном смысле между ними и не было.

Взгрустнулось. Все-таки мы с Илюхой не враги.

Были, твою маковку!..

С тоски принял лишнего. Пришлось вызвать водилу из службы проката. Сначала завезли Альбину. Оказывается, она в самом центре живет, на Рубинштейна. Так себе райончик, одни дворы-колодцы. Хотел напроситься в гости, обломилось. Мама, мол, не любит мужчин. Старая песня…

Пришлось катить к себе. С шофером расплатился около дома. Машину в гараж воткнул сам, вписался. Посидел там, покурил. Не оставляла мысль, что и сам вроде бы в могиле. Не люблю я эти подземные гаражи, земля над головой…

24 июня

Угар Угарыч!

Все оказалось неспроста. Все оказалось настолько НЕСПРОСТА, что копыта отбросить можно.

Однако будем соблюдать порядок в изложении.

Вчера к нам на «Скорой» привезли рожать одну девицу. Из тех, у кого бабок нет. В качестве социальной помощи — то есть за счет клиники. Одиннадцатая из тех двух десятков, что нам предписаны комитетом по социальной политике. Девице — семнадцать, в свое время почему-то не отскоблилась.

Альбина во время осмотра была какая-то заторможенная, пришлось даже пару раз пнуть ее под зад. На словах, конечно…

К вечеру дошло до родов. Принимал я. Девица оказалась хлипкая, таз, будто мышиная корка. Орала как зарезанная… Альбина же спит на ходу. Да еще и движется, словно ей только что целку ломали. Только — «Извините, Виталий Сергеевич!». При посторонних мы с нею на «вы», какие бы слухи там про нас ни распускали. Впрочем, грубых ошибок не было. Тем не менее роженица едва богу душу не отдала. Однако врешь — у меня не умрешь! Но ребенка увы, не спасли.

Закончилось все. Отправили мамашу в реанимационный бокс, трупик, само собой, в холодильник. Ко мне лезут с утешениями. Послал я их всех туда, откуда недавно младенца вынули, ушел к себе в кабинет. На душе погань. Влил внутрь полстакана девяностошестиградусного, закурил.

Стук в дверь. Заходит Альбина.

— Садись, — говорю.

Стоит, будто лом проглотила.

— Зла, — говорю, — на тебя не держу, но чего ты, бл…дь, сегодня ползала так, будто тебя только что рота десантников отжарила?

Молчит. Потом задирает халат.

Гляжу, у нее правая нога ниже трусов перебинтована. У меня ливер чуть из груди не выпрыгнул. Вскакиваю.

— Что, — говорю, — с тобой случилось?

А она так это ручкой сделала. Типа — сиди!.. И начинает аккуратненько бинт снимать.

Гляжу, у нее под бинтом стекло проглядывает. Я офонарел, понять ничего не могу.

А она, по-прежнему молча, бинт смотала и протягивает мне то, что под ним пряталось. Коробочку стеклянную. Вернее, хрустальную шкатулочку — я такие как-то в ювелирном видел.

— Что это, — говорю, — такое?

— Удача твоя, — отвечает. — Открой!

Я шкатулку в руки взял, на стол поставил. Гляжу Альбина напряглась вся, зажмурилась. Нажал я кнопку на передней стенке.

Крышка на пружинках распахивается, внутри шарик, сантиметра два в диаметре, перламутровый весь.

Я то на него глаза пялю, то на девочку мою. А она кулачки стиснула, нижнюю губку прикусила.

И тут меня как звезданут сзади по башке!

Очнулся от запаха нашатырного спирта. С трудом перевожу дух, открываю гляделки.

На столе передо мной давешняя хрустальная шкатулка. Пустая.

Альбина флакон со спиртом убрала, села в кресло. Вся бледная, в лице ни кровинки, но улыбается.

— Что это, — говорю, — было?

— А это, — отвечает, — я рубашку на тебя надела, в которой тот малыш должен был родиться.

Тут я не удержался, пальцем вокруг виска покрутил.

— Не веришь, — говорит, — не верь. Что ты, купив удачу, собирался сделать? В казино сходить? Вот и сходи!

И смылась.

Потом была бумажная волокита, которая возникает в случае смерти младенца. Раскрутились только к семи вечера.

— Пойдем, — говорю, — Альбина, в кабак, поужинаем.

— Сегодня я с тобой, — отвечает, — никуда не пойду. На мне будто камни возили. А ты иди! Но не в ресторан, а в казино. Только много не выигрывай, не теряй головы.

И такая в ее словах уверенность, что послушался я. Приехал в «Континенталь», взял фишек, сунулся к рулетке. Для хохмы поставил на «зеро». Тут же отхватил кусок. Офонарел маленько, но крыша не поехала. Отошел, поболтался по залам, выпил шампани, поглазел на баб. Фифы три были — тут бы и отдался. Но не в бордель притопал — в казино… Вернулся к рулеточному столу. Поставил пару фишек. И опять выиграл. Снова поставил и назвал не то, что пришло поначалу в олову. Продул, но выпало именно то, пришедшее.

Перебрался к столам, где в «очко» режутся. Тут же сорвал банк. У меня оказалось двадцать, у банкомете пятнадцать. Поставил все выигранное. Взял две карты, прикрыл ото всех, глянул. Два туза!!!

Ну, думаю, не выпустят меня отсюда. Попросил еще карту и сбросил: перебор.

Пошел снова в бар, чтобы нервы расслабить. Сижу с бокалом, в голове марши играют, как в информационных сообщениях с Кавказского фронта. И одна только мысль: «Неужели?»

Принял дозу, успокоился. Все чин-чинарем! Не съехала крыша у девочки моей — знала, чего говорила. Ох и жизнь теперь пойдет, братаны!.. Клинику продам, на черта она мне сдалась! Вспомню, как пулю пишут. Был в институтские годы период — из-за стола не вылезал. Однажды сутки сидели, посинели от табачного дыма… Начну играть профессионально, по игорным домам. Заработаю чуть-чуть, а потом биржевой игрой займусь. И женюсь на Альбинке. Обещала!..