Карина Дёмина - Медведица, или Легенда о Черном Янгаре

— Помоги, — попросил Кейсо, отступая. И лошадка, вдохнув звериный мой запах, попятилась. И была остановлена твердой рукой. — Если можешь, помоги ему. Пожалуйста.

Как?

Я вглядывалась в такое родное лицо и кусала губы, пытаясь не расплакаться.

Кто сделал это?

И за что?

— Он сильный мальчик, — теплая рука Кейсо нашла мою ладонь. — Он выкарабкается. Нужно только помочь немного…

…его сердце стучало медленно, тяжело.

И запах крови, свежей и старой, пропитавшей повязки, дурманил.

Я сглотнула слюну.

— Нам некуда больше идти, — Кейсо пытался поймать мой взгляд. — У него столько врагов, что… добьют.

…и я не друг.

Я хийси-оборотень, нежить.

И солнце слепит мне глаза, а в голове одна-единственная мысль: Янгхаар Каапо все равно умирает. И смерть его мучительна. Разве не милосердно было бы отпустить его.

Я сумею убить быстро.

И сердце будет сладким… слаще меда…

— Нет, — сказала я себе.

А Кейсо только хмыкнул и, вцепившись в поводья, потянул лошадку назад. Она пятилась по собственному следу.

— Стой, — я понимала, что это правильно.

Они должны уйти.

Оба.

Слишком много ран. Крови. Искушение, преодолеть которое я не сумею… и однажды убью.

— Ты… — мне сложно смотреть в глаза человеку. — Ты не должен оставлять нас наедине.

Кейсо кивнул.

Понял?

Вряд ли. И я не знаю, как рассказать о том, что испытываю. Гнев. Жалость. Страх оттого, что Янгар умрет здесь, на поле, не дождавшись помощи. И ужас при мысли, что, помогая, сама убью его.

— Я слышу его сердце, — не удержавшись, я коснулась темных волос. — И помню вкус его крови. Мне… сложно. Если я пойму, что мне… слишком сложно, я уйду.

— Спасибо.

Пожалуйста.

В Горелой башне хватит места для всех.

— Медведица, — Кейсо повис на поводьях, удерживая лошадку, которая трясла головой и всхрапывала. — По нашему следу идут. И можно ли сделать что-то… чтобы не дошли?

Я кивнула: и делать ничего не понадобится. Горелая башня спрятана за заговоренными тропами. Кого бы ни послали по следу Янгара, он уйдет ни с чем.

При мысли об этом я испытала злую радость.

Тем вечером душа Янгхаара Каапо едва не покинула тело. Тем вечером я, глядя в безумные беспамятные глаза, умоляла бездну, в них живущую, дать Янгару сил. И та откликнулась.

— Ты… — он произнес лишь это слово.

— Я, — ответила я, наклоняясь так, чтобы коснуться израненных губ.

Я не стану брать его кровь.

Мне просто нужно знать, что Янгхаар Каапо будет жить.

Губы его были теплыми.

— Он был… забавным, да, — Кейсо сидел на корточках, с трудом удерживая собственное неповоротливое тело на весу. — Диким совершенно.

Перед каамом лежала груда еловых веток, которые он очищал от игл. Иглы складывал в высокую ступку, стенки которой уже позеленели от травяного сока.

Я ломала освобожденные от игл ветки. Позже они отправятся в стеклянный шар, на дно которого Кейсо нальет воды, сыпанет белых кристаллов, а затем, закопав шар в угли, будет сидеть всю ночь, поддерживая в очаге правильный жар. К утру в шаре останутся выплавленные ветки и желтая, тягучая, словно мед, жижа.

— Все думал, убить меня или не стоит.

— Зачем убить?

Кейсо добавит в жижу березового дегтя и синей глины, которой еще оставалось на дне холщового мешка, одного из многих, привезенных каамом.

— Просто так. У меня была лошадь, а у него не было.

— И это повод?

— Убивают и за меньшее, — он тщательно перемешает смесь, цвет которой сделается бурым, словно грязь. И вонять она будет грязью. А Кейсо, вооружившись костяной лопаточкой, будет размазывать жижу по ранам Янгара.

Только сначала повязки снять придется.

— А кроме лошади, сама считай: одеяло теплое, плащ, котелок, съестного немалый запас, — он перечислял спокойно, с улыбкой. — И монет при себе я имел.

— И ты позволял ему…

— Почему нет? Каждый сам выбирает свою дорогу.

Повязки приходилось размачивать, подолгу, и снимала я их осторожно, но ему все равно было больно. И Янгар выпадал из забытья. Он пытался отстраниться, отвести мои руки, не понимая, что собственные его закованы в колодки лубков. И шею вытягивал, хрипел.

А я старалась не поддаваться жалости.

Под повязками собирался гной.

И сами раны, не смотря на все усилия каама, не спешили рубцеваться.

— Нет, убить себя я бы не позволил, но разочаровался, да… — Кейсо, взвесив ступку в руке, ставит ее на колено. — А он предложил мне награду. Сам оборванец, но уверен был, что станет великим… стал.

Тишина длилась недолго.

Трещало, обгладывая ветви, пламя. Поскрипывали ставни. И сама Горелая башня кряхтела, жалуясь на весеннюю сырость. Трехдневная оттепель подтопила ледяные оковы, и по стенам поползли первые талые слезы. Сырость пробивалась внутрь башни, и на ступенях появились лужицы. К рассвету они превращались в ледяное кружево, но к обеду вновь истаивали.

— Первые свои честные деньги… — Кейсо искоса смотрит на меня, но я молчу, готовая слушать. И он кивает, отчего подбородков становится больше, они наползают друг на друга, как грибные наплывы на коре дерева. — Городок был… побережье… гавань… и бои, на которых любой выступить может. Он и полез… думал, что лучший боец. И был лучшим.

Он нежно касается стянутой повязками руки, которая — Кейсо этого не говорит, но я и сама понимаю — больше никогда не удержит меча. Каам сумел собрать кость. И саму руку сохранил, что уже чудо. Но пальцы раздроблены.

Разодраны суставы.

Всякий раз, начиная думать о том, что сделали с моим мужем, я почти теряла разум. И шкура прикипала к плечам, уговаривая поддаться этому гневу.

Убить.

Даже не его, но тех, кто…

…и Кейсо, остро ощущая это мое состояние, говорил. А я слушала.

— …и вот он получил горсть медяков. Целое состояние, — Кейсо улыбается тем воспоминаниям, которые светлы. — И все это состояние спустил на цепь. Такую, знаешь ли, госпожа медведица, солидную золотую цепь с мой палец толщиной.

Кейсо вытягивает пухлый палец с содранным ногтем.

Его не пытали.

Просто заперли. Просто собирались убить. А затем просто открыли дверь камеры, швырнули то, что некогда было моим мужем, и сказали:

— Иди.

И он ушел.

Только прихватил свои травы, благо, не нужны они были Ерхо Ину, новому хозяину дома.

Он и на лошадку расщедрился…

…сволочь.

— И в цепи той, — ступка елозит по колену, и зеленый сок въедается в камень пестика. — Камни драгоценные. Огромные такие лалы. А стоила вся эта красота ровно столько, сколько у него с собой было. И вот появляется он. Голодный, как обычно. В драных сапогах. В куртке, которая латаная-перелатаная, но зато с цепью. И собой горд неимоверно.

— Она не настоящая была?

— Конечно, госпожа медведица. Медь позолоченная. А камни — стекло. Я пытался объяснить, но где там… разве ж малыш от такой красоты откажется? Или поверит, что его обманули?