Галина Романова - Собачья работа

Пальцы крепче стиснули рукоять меча. Оборотень зарычал, пригибая голову. Сейчас бросится…

Шерсть встала дыбом, тело напряглось, готовясь к прыжку. Даже рана перестала болеть — все в крепком сильном организме мгновенно перестроилось на новую схватку. Враг всего один. Другие тоже есть, но далеко. Он успеет одолеть этого и уйти в чащу зализывать раны, прежде чем остальные члены этой двуногой стаи опомнятся. Ночь скроет его следы. Братья по крови — волкопсы — помогут удрать, приняв на себя предназначенный для него удар. Для них это честь — послужить тому, кто признан Князем Волков, и лишний раз доказать свою преданность волчьей породе. Истинные не любят полукровок. Тем приходится либо уходить и жить своей стаей, либо кровью доказывать принадлежность к миру дикой природы. Очень часто — опосредованно, сначала побывав в волчьих желудках.

Но этот враг — другое дело. Его смерть не для еды. И даже не для утверждения своих прав на эту территорию. Это — самозащита.

Шаг. Другой. Осторожно. Медленно. Уши прижались, верхняя губа приподнялась над клыками. Глаза сами нашли шею — под тонкой кожей пульсировала кровь. Как она бурлила! Как хотела на свободу! Он окажет крови благодеяние, выпустив ее из жил. Кровь должна течь свободно, как вода, не скованная преградами из плоти. Он отпустит ее душу. Он…

Ветер. Запах? Знакомый запах. Ноздри шевельнулись, ловя новые порции пряно пахнущего воздуха. Откуда?

Зверь застыл. Двуногое существо в десятке шагов от него внезапно перестало быть только врагом. Он учуял запах самки. Знакомой самки, и инстинкты самца возопили в полный голос. Нельзя причинять боль самке! Тем более сейчас, в конце весны. Сейчас такое время, когда нельзя. В эту пору в норах и гнездах пищат, продирая глазки, детеныши. И если его логово до сих пор пусто, так это потому, что малыши еще внутри, скрыты под теплой густой шерстью готовой разрешиться от бремени подруги. Самка в эти дни становится неповоротливой, тихой и как-то по-особому печальной. Какие нежность и страх светятся в ее золотисто-карих глазах: «Ты ведь не причинишь мне боли, правда?» Глупая! Как же можно убивать ту, которая продолжит твой род на земле? Я бы десять раз загрыз других самок, отправил на тот свет сотню детенышей — но только не тех, в чьих жилах течет моя кровь, не тех, чьи мордочки пахнут твоим молоком и кого вылизывает твой теплый ласковый язык.

Зверь словно раздвоился. Глаза и уши говорили ему, что на краю поляны стоит двуногий враг, пришедший с оружием и жаждущий крови. А нос доказывал иное. Перед ним была самка. Его самка, та, чье тело он обнимал совсем недавно, чей запах смешался с его запахом и навсегда остался в памяти. Нельзя убивать самку, которая носит твоих детенышей. Самку, которая выбрала тебя в отцы для своих детей. Даже если она — из двуногих.

Решение было принято, и лапа, собиравшаяся ступить вперед, шагнула назад.

Оцепенев от неожиданности (еще миг назад оборотень готов был броситься на меня), я смотрела, как уходит странное существо. Как пятится, не сводя глаз, сползает с туши мертвого дейноха, как поворачивается спиной и, бросив последний взгляд, скрывается в чаще. И как вслед за ним точно так же, молча и настороженно, уходят волкопсы, оставляя меня одну.

Ужасно хотелось окликнуть, позвать, но я застыла, силясь понять, почему же оборотень не атаковал.

Не помню, сколько времени простояла как парализованная, вспоминая тот тяжелый и ясный взгляд светлых, незвериных глаз. Очнулась, когда вдалеке опять зазвучал рог. Короткая резкая нота вспорола ночь, и сразу стало ясно — все кончилось.

За спиной остались почти нетронутая туша и его самка. Где-то поблизости была стая, принявшая его, еще недавно бывшего двуногим, и признавшая своим вожаком. А там, впереди, таилась опасность. И он, вожак, самец и хозяин этих мест, должен был защитить стаю даже ценой своей жизни.

Лай приближался — отчаянный, злой. Но лай захлебнулся в испуганном визге, когда псы налетели на него. И шарахнулись в стороны, спеша спасти свои жалкие жизни. Он их не преследовал — гораздо важнее было добраться до тех, кто науськал собак. Он чуял их запах и, как звери с первого взгляда опознают вожака, так нюх подсказал ему, где находится тот, самый опасный.

«Вот я тебя!» — коротко взвыл он, устремившись навстречу двуногому.

Враг приближался. Он не бежал от схватки, и это наполняло душу оборотня восторгом. Приятно встретить достойного противника. Вдвойне приятно сознавать, что и тебя считают достойным врагом.

За деревьями наметился просвет. Склон холма был залит лунным светом и казался серебристо-серым. Черной зубчатой шелестящей шуршащей живой стеной его ограждал лес, над которым опрокинулось темно-серое небо с ярко-желтым пятном ночного, уже щербатого светила. И посреди всего этого стоял двуногий, сверкающий белизной брони.

Там, конечно, были и другие, но оборотень увидел лишь его и сразу устремился навстречу. Двуногий ждал, опустив меч. Он улыбался. Его усмешку можно было заметить издалека. Это взбесило зверя, заставив отбросить осторожность. Припав к траве, он переступил с лапы на лапу.

— Ну, давай! — прозвучал голос двуногого. Странно, но эти слова он понял. — Покажи, кто ты есть!

Один из двуногих подал голос. Слов было не разобрать, но белый двуногий рассмеялся:

— Бросится! Непременно бросится! Ты же не можешь совладать с собой, не так ли? — последние слова были адресованы оборотню.

Бешенство затуманило звериный рассудок. Остатками разума — вернее, той, второй, незвериной, ипостаси — он понимал, что это может быть ловушкой, но ничего не мог с собой поделать. Ноги подобрались под туловище, потом мгновенно распрямились и послали тело вперед.

Он не сразу понял, что произошло. «Белый» двуногий внезапно вскинул меч над головой. Ночь раскололась яркой вспышкой, а потом какая-то сила подхватила его прямо в воздухе и отбросила в сторону. Утратив власть над своим телом, он испуганно завизжал, как щенок, забил в воздухе лапами и закувыркался в полете.

Ударившись всем телом о невидимую стену, рухнул на сырую холодную землю и забился в судорогах. Словно сотни ос жалили его сквозь шкуру, забиваясь в нос, пасть и уши, и оборотень извивался, пытаясь избавиться от них.

Обессилев, он распластался на дне ловчей ямы, время от времени вздрагивая от боли, когда послышались шаги и сверху вниз на него взглянул «белый» двуногий.

— Попался! — сказал он и улыбнулся. — Ты у меня пятый!

Я летела сквозь лес, подгоняемая недобрым предчувствием, проклиная все на свете — свою судьбу, протез, не позволявший быстро бегать, заросли, сквозь которые приходилось продираться, волкопсов, дейноха, оборотня, князя… Так страшно не было давно — с самого первого боя, когда внезапно пришло озарение, что сейчас могут убить. Луна бежала за мной наперегонки, мелькая за деревьями, но остановилась, когда лес расступился, открыв залитый серебристым светом склон.