Владимир Колосов - Вурди

— Ну тебя! — Гвирнус вырвал рукав из цепкой руки Бо. — Не баба ведь. И не дитя малое. Мужик как-никак. Левее возьмем. А на Мартина и впрямь нечего пялиться. Не до того.

И они взяли левее.

Гвирнус шагал быстро. Хромоножка едва поспевал за ним. Они миновали небольшую возвышенность, поросшую можжевельником, от запаха которого у обоих закружилась голова, потом начали спускаться в низинку. Пройдя пару сотен шагов, нелюдим внезапно остановился и стал что-то внимательно высматривать в высокой траве.

— Вот, — вдруг буркнул себе под нос Гвирнус и, присев на корточки, раздвинул траву руками: — Видишь?

На сухой, лишь слегка увлажненной росой земле отчетливо отпечатался большой шестипалый след с небольшими ямками на концах. От когтей.

— Недавно шел, так-то, — сказал, поднимаясь, нелюдим, — значит, ведмедь здесь все-таки был. Странно только: ведь не мог он Мартина не учуять. Добыча-то, почитай, под носом была: жри — не хочу. А он, вишь, мимо протопал. Может, уже сытый был. А может, и спугнуло его что.

— Это ведмедя-то? — испуганно спросил Бо.

— Да, — согласился Гвирнус, — не очень-то его вспугнешь. Тут зверюга должна быть ого-го. Такие только у Подножия и водятся. В пещерах. Может, и туда огонь добрался, а?

Бо промолчал.

— Только ведь, будь такая зверюга, — продолжал Гвирнус, — разве ж от Мартина осталось что?

— Ага, — кивнул Бо.

— Ты кувшинчик-то не потерял? — вдруг спросил охотник.

— Здесь он, — обиженно сказал Хромоножка, — я свое дело знаю. — Он вытащил из-за пазухи Гергаморино зелье.

— Убери. Гм, а ведь он в низинку шел. Туда ж, куда и мы, — задумчиво сказал нелюдим.

— Кто?

— Ведмедь, еловая твоя башка!

— А!

— Поспешить бы надо, — сказал Гвирнус, и они — едва не переходя на бег — зашагали по лесу.

След.

Хоть какой-нибудь след.

— Ну? — время от времени нетерпеливо спрашивал едва поспевающий за Гвирнусом Хромоножка.

— Плохо, — ворчал Гвирнус, — как в воду канула. Так ведь напугали ее вчера. Прячется небось где-нибудь, — успокаивал он сам себя, а в голову нет-нет да и лезли мрачные мысли: о ведмеде, который, судя по следам, был где-то неподалеку, о странном звере, убившем двух охотников, о лесном пожаре, который по-прежнему бушевал в глубине леса.

— Ну? — снова и снова спрашивал его Хромоножка, и в который уже раз Гвирнусу хотелось дать приставучему повелителю по загорелой («И когда это он успел?») шее.

— Тихо! — внезапно строго сказал нелюдим.

Странные звуки. Булькающие. И все-таки отдаленно напоминающие что-то очень близкое. Родное. Будто кто-то тихонько звал его.

— Гвир!

— Слышишь? — прошептал нелюдим.

— Не… — пробормотал Хромоножка, почесывая правое ухо, — вроде как ветер. Ну еще шелестит как будто.

— Как же! Шелестит! Мозги в твоей бестолковой голове шелестят, это точно. Больше ни на что не годятся, — буркнул нелюдим. — Вот. Опять.

— Гвир!

Отчетливее. Громче. «Ловушка? Голос-то скорее мужской. Может, Питер или еще кто из охотников? Нет, — решил нелюдим, — не похоже».

— Жабы, — коротко сообщил он Хромоножке, — жабы это. Идем.

— Куда? — испуганно спросил Бо.

— Туда, — махнул в ту сторону, откуда слышалось все более жалобное «Гвирл, гвирл, гвирл», нелюдим. — Они зря кричать не будут.

Ему так хотелось верить: Ай-я где-то недалеко.

Вот осинка.

Тонкий, гибкий ствол.

Ветки, облепленные молоденькой листвой, кое-где увешанной черной бахромой тли. Несколько желтых летучих коровок деловито пасут свои стада.

Сил не осталось. Перед глазами расплывались синие, красные, фиолетовые круги. А где-то в центре — опять же ветки, летучие коровки, черно-коричневая бахрома тли.

Тонкий, гибкий ствол.

— У! Вурди проклятый! — прошептала Ай-я тому, кто прятался где-то в ней самой, прятался до поры до времени, казалось, давно прирученный — и вот вчера вырвавшийся на волю.

— Гвирнус, ты жив?

Тишина.

Лишь шелест листвы.

И еще это в ней, проклятое чувство — сытости, неги, приятной, будто осушила кружку эля, легкости в голове. Вурди был доволен и сыт, а она, Ай-я…

«Ты же собиралась… умереть», — напомнила себе женщина и, приподнявшись, ухватилась за ствол обеими руками, всей тяжестью непослушного тела пригибая его к земле. Некоторое время они боролись между собой — слабые женские руки и тонкий древесный стан, — а потом раздался громкий хруст…

— Ишь, нашел-таки, — сказал чей-то хриплый голос за спиной Ай-и.

Она вздрогнула от неожиданности, выпустила покалеченную осинку из рук. Обернулась.

— Да. Это я, — усмехнулся Питер.

Охотник стоял на краю полянки в разодранной в клочья рубахе, поигрывая охотничьим ножом. Его лицо прикрывала увесистая еловая лапа.

— Я это, — повторил он, отодвигая ветку рукой, — чего уставилась? Не смотри на меня так. Не испугаюсь.

— Беременной бабы, да?

— Беременной? — Питер отпустил ветку, и она больно хлестнула его по лицу. Охотник сморщился. — Что ж, путь будет так. — Он шагнул на поляну.

— Не подходи! — Ай-я попыталась встать, но тут же без сил повалилась в траву.

— У тебя губы зеленые. Вытри, — сказал охотник. — Вишь, на ногах не держишься, а туда же…

В его голосе не было злости. Скорее усталость. Он подошел к Ай-е. Наклонился. Поднял лежащий рядом тонкий, очищенный от веточек осиновый ствол. Она невольно зажмурилась в ожидании удара.

— Ай-яй-яй! — сказал Питер. Размахнувшись, отбросил осинку далеко в сторону.

«Знает? — подумала Ай-я. — Тогда почему?..»

И словно в ответ прозвучало:

— Там, в животе… Жжет. Это страшней.

— Ты болен? — Губы едва слушались ее.

— Похоже на то. — Питер усмехнулся. — Бедняга Гвирнус, знал бы он, что его ждет. Ну, может, не сегодня, не завтра, не этим летом. Может, еще и детей кучу ему нарожаешь.

— Ты ему скажешь? — Ай-я в упор посмотрела на охотника.

— Не знаю, — сказал Питер, — я еще не решил.

— Он не поверит.

— Что ж, глупости у него хоть отбавляй, — согласился Питер, — ему ведь как? Своими глазами убедиться надо. Вот Гергамора, та бы поверила. Но ведь и ждать-то мне недосуг. Ты ведь осторожная. Ишь как долго пряталась. Баба, мол, и все. Но я-то как чувствовал, — довольно сказал охотник, — славное у тебя брюшко. Небось твоей породы будет, а?

Хорошо, что он свернул. А ведь все жабы. Зеленые. Глупые. Лупоглазые. Гвирнус вдруг поймал себя на мысли, что впервые думает о них без обычной гадливости (так же, как и о приставшем, будто репейник, повелителе). Еще издали он услышал тихие голоса. Слов разобрать он не мог, но один из них принадлежал Ай-е. («Жива», — облегченно вздохнул нелюдим).

А второй…

Они сидели прямо посреди поляны. Плечо к плечу. Ай-я устало склонила голову набок. Ее распущенные волосы касались его щеки.