Владимир Колосов - Вурди

— А может, это и не хворь, — как раз в этот момент задумчиво сказал Питер.

Его большая загорелая рука лежала на траве рядом с ее маленькой с голубыми прожилками вен рукой.

— Ты ведь не скажешь, да? — услышал Гвирнус тихий голос жены.

— Он уже здесь, — улыбнулся Питер.

— Здесь, — прорычал нелюдим, выбираясь на поляну.

— Ишь, и повелителя с собой прихватил, — усмехнулся охотник, глядя куда-то за спину разъяренному Гвирнусу, — то-то ты его там, у дуба, защищал…

Злоба, боль, беспамятная ночь и полное безуспешных попыток вспомнить хоть что-нибудь утро удесятеряли силы. Но Плешивый был осторожен. Очень осторожен. Ведь кто знает, как и кем были убиты нынешней ночью охотники. Зверем ли? А может быть, вновь объявилось в здешних местах оно ? А может, — нет-нет да закрадывалось в его беспамятную голову подозрение — это сделал Гвирнус? Выследил, подкрался, он это умеет — не худший ведь охотник в Поселке, а потом чик своим ножичком и… Вон как он расправился вчера с Нартом. Никто и глазом не успел моргнуть.

Опять же в прыжке. Так что лучше не попадаться ему на глаза.

Когда Гвирнус выскочил на поляну, Плешивый спрятался за стволом разлапистой ели. То, что он увидел, несколько обескуражило его.

Питер и Ай-я.

Рядом?

Вместе?

«Погоди ж», — злобно подумал Плешивый, впившись ногтями в морщинистую кору, из-под которой, будто слезы, выступали вязкие катышки смолы; он отомстит и Питеру, и Ай-е, и этому бездельнику повелителю. (Хромоножка Бо тоже вышел на поляну, но держался в сторонке, равнодушно почесывая искусанную комарами щеку).

Но сначала он расправится с Гвирнусом.

Нелюдим стоял спиной к Плешивому, и это было на руку охотнику. Но он осторожничал — ведь и Питер, и Ай-я, и Хромоножка смотрели на Гвирнуса и прекрасно видели, что творится у него за спиной. А потом (всего на мгновение) Ай-я опустила глаза в землю. Хромоножка (почему-то удивленно) взглянул на Питера, а Питер (с усмешкой) на Хромоножку, и этого мгновения хватило Плешивому, чтобы, выскочив на поляну, в два прыжка добраться до Гвирнуса и железной хваткой схватить за горло. Уже потом охотник подумал о том, что следовало сначала повалить Гвирнуса на землю, оглушить ударом кулака (во всяком случае, поступить как-то иначе), но было поздно: руки от локтей до самых кончиков пальцев свело судорогой.

Ай-я закричала.

Из горла нелюдима вырвался громкий хрип. Он не видел нападавшего, но сразу почувствовал, что противник его силен. Очень силен. Забросив руки за спину, Гвирнус с силой ударил нападавшего по ребрам. Тот, кто стоял за спиной нелюдима, удар выдержал и рук не разжал. Он лишь грязно выругался (нелюдим узнал голос Плешивого) и шумно задышал Гвирнусу в ухо.

«Ах так!» — зло подумал нелюдим и нырнул вниз, увлекая грузного противника за собой, одновременно почувствовав острую боль в спине, куда уперлась коленка нападавшего. Потеряв равновесие, оба покатились по траве.

Увы, руки Плешивого не разжимались.

Нелюдим начал задыхаться.

Острая боль в шее и спине.

— Тебе конец! — шипел Плешивый, брызгая слюной в ухо Гвирнусу.

Несколько раз они перекатились друг через друга. Плешивый упорно держался у нелюдима за спиной. Уже теряя сознание, Гвирнус потянулся к голенищу, в котором был спрятан нож. Кончиками пальцев он почувствовал спасительную сталь, но ухватить оружие не смог.

Воздуха!

Грудь готова была взорваться.

Еще несколько переворотов по поляне, и время для Гвирнуса превратилось в огненно-красный сгусток боли, в котором он барахтался, как упавшая в кружку с элем муха. «Ж-ж-ж», — жужжали бесполезные крылья. А ему так хотелось подняться вверх.

Ай-я кричала.

Питер лениво жевал травинку. Морщился, словно от боли. Он и не думал ни во что вмешиваться. «Если Гвирнус выберется, то… я расскажу ему все, — внезапно решил охотник, — будь что будет».

Хромоножка заткнул уши руками и отвернулся.

«Не могу, — подумал повелитель. И еще он подумал: — За что?» Но додумать свою мысль до конца не успел — в желудке (в очередной раз за сегодняшнее утро) что-то перевернулось, к горлу подступила нестерпимая тошнота. Так было всегда — с тех пор, как он стал повелителем: даже тушки убитых охотниками молоденьких оленят, даже шкурки только что освежеванных гнедатых лис приводили его в смятение. А первая же кровь (не важно, человека ли, зверя) гнала бедолагу повелителя в кусты.

Странное дело: одновременно с тошнотой он чувствовал нестерпимый голод.

— Да помоги ж ему! — внезапно проник в прикрытые ладонями уши крик Ай-и, и до Хромоножки с трудом дошло, что этот крик относится к нему.

«Я? Почему я? Опять я? — вяло подумал повелитель. — Хватит уж. Кувшинчик притащить — это пожалуй. Ну там по лесу с ним вместе… так на то сон был. Но драться?! Сказал же я ему. Плешивого, гм, того надо. Какой же ты после этого повелитель?! — мелькнуло в голове. — Так ведь все равно не послушал. И поделом. Нет, не мое это дело — в драку лезть».

Желудок между тем требовал свое.

— Я сейчас, — виновато пробормотал Бо (он и впрямь чувствовал себя виноватым), медленно отступая к росшим на другом конце поляны зарослям гуртника, а в голове крутилась одна-единственная, горькая, как волчья ягода, мысль: «Ну вот. Опять повелитель виноват. Знаю я вас. Что бы ни случилось…»

«Снова ведь вешать будут», — грустно подумал повелитель, продираясь сквозь темно-зеленую листву. Напоследок он обернулся — не видно ли его с поляны — и, убедившись, что остался один, сунул два пальца в рот.

И — тут же их вытащил.

Два глаза.

Черные. Злые. Слегка подернутые желтоватой слизью, слегка прикрытые рыже-коричневой шерстью, на кончиках которой болтались несколько полудохлых мушек.

«Брр!» — тряхнул головой ошарашенный повелитель.

Глаза моргнули.

И снова уставились на него.

Они были так близко, что Хромоножка видел отражавшееся в них, как в зеркальной глади воды, лицо. Свое лицо. Растерянное, глупое, испуганное. Почему-то с непомерно большим носом. Впалыми щеками. Глупой улыбкой на скачущих вверх-вниз губах. Хромоножка разглядывал себя самого так пристально, что забыл и о том, что происходило на поляне, и о загнавшей его в заросли гуртника тошноте.

«Ведмедь», — ветром пронеслось в голове. Ноги в мгновение ока стали ватными. Коленки предательски затряслись. Спина взмокла.

— Ведмедь… — уже вслух прошептал перепуганный насмерть повелитель и неожиданно для себя рыгнул светло-зеленой вонючей жидкостью, прямо туда — в уставившиеся на него глаза.

Глаза удивленно моргнули.

Затрещали ветки, и из внезапно раздвинувшейся листвы к повелителю высунулась огромная косматая голова. Пахла она преотвратно. Уши зверя, небольшие для такой головищи, непрестанно шевелились, отгоняя целые полчища вьющейся вокруг мошкары. Черный, слегка увлажненный нос — можно было протянуть руку и дотронуться до него — с шумом выдыхал воздух. Из темной приоткрытой пасти свешивалась обглоданная ветка гуртника. Правая сторона вытянутой морды была темнее левой. Приглядевшись (а зрение Хромоножки отмечало каждую мелочь, даже то, что комары вокруг косматой морды вились куда более жирные, нежели повсюду), повелитель понял, что разница в цвете шерсти на морде ведмедя — следы бушевавшего в глубине леса огня. «Пообожгло малость», — невесть откуда пришло в голову повелителя, и в этот момент пасть зверя раскрылась и до Хромоножки донесся хриплый торжествующий рев.