Мэгги Стивотер - Похитители грёз

— Но у них не было лошадей. Так что они так далеко, как только могли уйти ногами.

— Люди, — парировала Кайла, — могут пройти пешком длинный путь, если должны.

Она встала и вернула умбон Блу. Она улыбалась, будто боксировала. И очень громко вздохнула.

— Кайла? — внезапно поинтересовалась Блу. — Вы из тех людей, кто повторно использует время? Ты, мама и Персефона?

В качестве ответа Кайла сказала:

— Ты когда-нибудь чувствовала, будто в тебе есть что-то другое? Будто есть что-то большее?

Сердце Блу подпрыгнуло снова.

— Да!

Кайла достала ключи от машины Фокс Вей из кармана.

— Хорошо. Все должны такое чувствовать. На. Возьми. И езжай домой. Тебе нужна практика.

Большего от нее Блу добиться не смогла. Они простились с Майком («Не гони этот диск слишком быстро!»), убрали велосипед Блу в багажник и медленно поехали к дому. Когда Блу пыталась припарковаться перед домом, не задев маленький трехцветный автомобиль, уже стоящий на обочине, Кайла фыркнула.

— Ну, — заметила она. — Проблема сегодня выглядит хорошо.

Потому что Адам Перриш ждал их у порога.

Адам неуклюже сидел на краю постели Блу. Было так странно легко получить доступ в спальню девушки. Если совсем не знать, кто такая Блу, то эта комната удивляла бы: канва силуэтов деревьев, прикрепленных к стенам, листья, на цепях свисающие с потолочного вентилятора, над полкой, заваленной пуговицами и девятью парами различных ножниц, нарисованная птица с местом для речи, как в комиксах, в котором слова: «ВСЕМ ЧЕРВЕЙ». У стены Блу застенчиво обматывала тесьмой поникшие ветви одного из деревьев.

Нет времени. Нет времени.

Он зажмурил глаза всего лишь на секунду. Он ждал, когда она перестанет возиться с деревьями, и они смогут поговорить. Он чувствовал, как кровь кипит внутри.

Он встал. Он больше не мог усидеть на месте.

Блу резко остановилась. Она положила руки на стену, на лице появилось выражение настороженности.

Адам намеревался начать разговор с убедительного заявления, почему подход Гэнси к решению головоломки был неверен, но сказал совсем не это:

— Я хочу знать, почему ты не целуешь меня, и на этот раз я не хочу слышать ложь.

Последовало молчание. Вращающийся вентилятор в углу повернулся к ним обоим. Кончики веток затрепетали. Листья взметнулись в воздух.

Блу требовательно спросила:

— Вот зачем ты пришел?

Она была в бешенстве. Адам этому обрадовался. Хуже, когда он единственный злился.

Когда он не ответил, она продолжила, но небывало сердитым голосом:

— Это первое, о чем ты захотел поговорить после возвращения из округа Колумбия?

— Какая разница, откуда я приехал?

— Потому что, если бы я была Ронаном или Ноа, мы бы говорили о том… как прошла вечеринка. Мы бы обсудили, куда ты исчез, и что ты думаешь с этим делать, и, ну, я не знаю, о чем-нибудь настоящем. А не о том, что ты добрался сюда, чтобы поцеловать меня!

Адам подумал, что это была неприемлемая реакция, и она все еще не ответила на его вопрос.

— Ронан и Ноа — не моя девушка.

— Девушка-друг! — отозвалась Блу, и он почувствовал сбивчивый трепет, слыша, как она произносит это слово. — Как насчет друг-друг?

— Я думал мы и есть друзья-друзья.

— Разве? Друзья разговаривают. Ты шел пешком до Пентагона, и я об этом узнала от Гэнси! Твой отец скотина, и это я узнала от Гэнси! Ноа все знает. Ронан все знает.

— Они знают не все. Они знают, потому что были там. Гэнси знает, потому что был там.

— Да, а почему же меня не было?

— А с чего бы тебе там быть?

— С того, что ты бы пригласил меня, — сказала Блу.

Мир наклонился. Он моргнул, и мир выпрямился.

— Но не было никаких причин для твоего там присутствия.

— Верно. Конечно. Потому что в политике не место девушкам! Мне неинтересно. Голосование? Что? Я забыла мой фартук. Вообще-то, думаю, я должна прямо сейчас быть на кухне. Моя скалка…

— Я не знал, что ты…

— О чем я и говорю! Разве тебе такое приходило в голову?

Не приходило.

— Хотя, ты бы не пошел никуда без Гэнси, — рявкнула Блу. — Вы вдвоем чудесная парочка! Целуй его!

Адам, потеряв напор, поднял голову.

— Ну, я не хочу быть просто кем-то, с кем целуются. Я хочу быть настоящим другом тоже. Не только кем-то, с кем весело проводить время, потому что… потому что у меня есть сиськи!

В основном она не ругалась, но «сиськи» были настолько близки к ругательству, насколько Адам только мог себе представить в этот момент. Сочетание сисек и преобразования беседы раздражало его.

— Прекрасно, Блу. Гэнси был прав. Ты, и правда, можешь быть бешеной феминисткой.

Блу закрыла рот. Ее плечи немного тряслись: не как дрожь от страха, а как вибрация перед землетрясением.

Он выдал:

— Ты все еще не ответила на мой вопрос. Ничего из того, что ты сказала, фактически, не имеет отношения к нам.

Уголки ее губ угрюмо опустились.

— Ты хочешь правду?

— Это то, чего я хочу с самого начала, — сказал Адам, даже несмотря на то, что он в действительности не знал, чего теперь от нее хотел. Он хотел, чтобы эта ссора закончилась. Он жалел, что пришел. Он хотел вместо этого спросить ее о Глендовере. Он жалел, что не попросил ее пойти с ним на вечеринку. Как он мог? Его голова была слишком забита, слишком пуста, слишком искажена. Он зашел слишком далеко, прямо мимо твердой почвы, но, казалось, не мог повернуть назад.

— Верно. Правда. — Она собрала ладони в кулаки и скрестила руки. — Так вот она. Всю мою жизнь мне твердили экстрасенсы, что, если я поцелую свою истинную любовь, я его убью. Вот так. Ты счастлив? Я не говорила тебе этого сразу, потому что не хотела произнести «истинная любовь» и отпугнуть тебя.

Позади нее шатались деревья. Другое видение попыталось проявиться. Он старался выпутаться из этого и просеять воспоминания, стремясь согласовать их почти поцелуй с ее откровением об этом смертельном пророчестве. Все это не ощущалось настоящим, но ничего таковым не ощущалось.

— А теперь?

— Я не знаю тебя, Адам.

«Это не твоя ошибка, — шептал воздух. — Ты непостижимый».

— А теперь?

— Теперь? Теперь… — Наконец, голос Блу немного задрожал. — Я не говорила тебе до сих пор, потому что я поняла, что это неважно. Потому что это будешь не ты.

Он будто бы ощутил один из ударов отца. Момент безжизненности, а потом кровь стремительно приливает к месту контакта. И тогда это была не печаль, а теперь знакомое тепло. Оно пронзило его, словно взрыв, разбивая окна и поглощая все в мгновенном порыве.

Он мог себе представить размах своей руки в замедленном темпе.

Нет.

Нет, он уже делал так прежде с ней и не станет делать впредь.

Он отвернулся, один кулак прижав ко лбу. А другим он ударил по стене, но не сильно. Как будто наказывал себя, выпуская эмоции. Он разорвал гнев на части, кусок за куском. Сфокусировался на жжении, ужасном огне в его груди, пока тот не вышел.