Мэгги Стивотер - Похитители грёз

Это не будешь ты.

И в конце, все, что осталось, было: "Я хочу уйти".

Должно быть где-то другое место, где он еще не был, какая-то почва, где эти эмоции бы не разрастались.

Когда он обернулся, она неподвижно наблюдала за ним. Как только она моргнула, две слезы скатились, как по волшебству, по ее щекам. Быстрые слезы. Те, которые бывают в ваших глазах и скатываются к подбородку раньше, чем ты осознаешь, что плачешь. Адам о таких знал.

— Это правда? — спросил он. Он задал вопрос так тихо, что слова вышли сиплыми, будто скрипка играла слишком мягко.

Еще две слезы стояли в очереди, но, когда она моргнула, они остались в глазах. Сияя, как маленькие озера.

Не ты.

Не он с его убогим гневом, с его долгим молчанием, с его сломленностью.

Не ты.

«Взгляни на себя, Адам, — раздался голос Гэнси. — Просто взгляни».

Не ты.

— Докажи, — прошептал он.

— Что?

Громче:

— Докажи.

Она начала мотать головой.

— Если это не я, то ничего не будет, не так ли?

Она замотала головой сильнее.

— Нет, Адам.

Громче.

— Если это не я, Блу, то это не имеет значения, ведь так? Так ты сказала. Это никогда не буду я.

Она печально сказала:

— Я не хочу ранить тебя, Адам.

— Или это правда, или нет.

Блу положила руку на его грудь и нажала.

— Я не хочу целовать тебя. Мы не будем вместе.

Не ты.

С тех пор, как отец в последний раз ударил его, левое ухо Адама было мертво и безответно. Никакого шипения, никаких помех. Просто отсутствие чувствительности.

Сейчас так ощущало себя все его тело.

— Ладно, — согласился он бесцветным голосом.

Блу вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Я сожалею. Правда, сожалею.

— Ладно.

Чувства возвращались, но они были несфокусированными и тусклыми. Мерцающими и нечеткими. Они не будут с ней вместе. Они не будут с Гэнси на одной стороне. Не было больше «не здесь» и «не сейчас». Здесь. Сейчас. Просто вместе будут он и Энергетический пузырь.

Я непостижимый.

Он спускался по лестнице, хотя не помнил, как покинул комнату Блу. Он что-нибудь сказал? Он просто ушел. Не знал куда. Голоса и образы мелькали вокруг него, давя на него со всех сторон.

Один голос прорезал диссонанс. Он был самым тихим в доме.

— Адам, — сказала Персефона, поймав его за рукав, когда он открыл парадную дверь, — время нам поболтать.

Персефона дала ему пирог. Тот был с орехами пекан, она сама его испекла, и ему предоставлялся вариант не брать. Мора хмуро смотрела на него.

— Ты уверена, что так надо, Пи? Наверное, тебе лучше знать…

— Иногда, — признала Персефона. — Ну же, Адам. Мы идем в комнату для предсказаний. Блу может пойти с тобой. Но это будет очень личным.

Он не осознавал, что Блу была там. Он держал голову опущенной. На его руке после прогулки по магистрали остались царапины, из-за которых он безмолвно переживал и которые прятал под краями одежды.

Раздался голос Блу:

— Что происходит?

Персефона махнула рукой, будто объяснение было слишком сложным.

Мора ответила:

— Она выравнивает его внутреннее с его внешним. Примиряя с Энергетическим пузырем, да?

Персефона кивнула.

— Достаточно близко.

— Я пойду с вами, если хотите, — предложила Блу.

Все лица повернулись к ней.

Если он войдет сам по себе, то не будет больше ничего, кроме Адама Перриша.

В некотором смысле, всегда было так. Иногда обстоятельства менялись. Порой погода улучшалась.

Но, в конце концов, все, что у него было, это Адам Перриш.

Ему было проще заставить себя все принять, сказав еще раз: это всего лишь комната для предсказаний.

Он знал, что это неправда. Но это приняло форму правды.

— Мне бы хотелось пойти одному, — сказал он тихим голосом. Он не взглянул на неё.

Персефона поднялась.

— Угощайся пирогом.

Адам угостился.

В комнате для предсказаний было темнее, чем в остальном доме, свет исходил только от массивных свечей, сгрудившихся в центре гадального стола. Адам поставил тарелку на стол.

Персефона закрыла за собой двери.

— Откуси кусочек пирога.

Адам откусил.

Мир приобрел фокус, слегка.

С закрытыми дверями в комнате запахло розами после наступления темноты и спичкой, которую только что задули. А с выключенным светом было до странности трудно определить, насколько большой была эта комната. Хотя Адам прекрасно знал крошечность этого помещения, теперь оно казалось огромным, как подземная пещера. Стены ощущались далекими и неровными, пространство поглощало звуки их дыхания и движения карт.

Адам подумал: «Я сейчас же могу все остановить».

Но это была всего лишь гадальная. Это была всего лишь комната, которая должна была стать обеденной. Ничего здесь не изменится.

Адам знал, ничего из этого не было правдой, но легче было притвориться, что это не так.

Персефона выбрала фотографию со стены. Адам только и успел заметить, что это был снимок стоящего камня в распаханном поле, а потом она поместила его стеклом вверх перед ним. В темноте при свечах изображение исчезло. Все, что было видно, отражалось в стекле; снимок внезапно превратился в водную гладь или зеркало. Свет от свечей закрутился в стекле, не совсем как это происходит в реальности. У него засосало под ложечкой.

— Ты должен это чувствовать, — раздался голос Персефоны с другой стороны стола. Она не села. — Насколько ты далек от равновесия.

Это было слишком очевидно, чтобы согласиться. Он ткнул в стекло с неправильными отражениями.

— Для чего это?

— Магический кристалл, — ответила она. — Способ заглянуть в другие места. Места, которые находятся слишком далеко, чтобы увидеть, места, которые лишь условно существуют, или места, которые не хотят быть увиденными.

Адаму показалось, что он заметил, как в стекле спиралью закручивается дым. Он моргнул. Спираль исчезла. Рука отозвалась резкой болью.

— Куда мы смотрим?

— Куда-то очень далеко, — сказала Персефона. Она улыбнулась ему. Это крошечная, потаенная улыбка, словно птица, выглядывающая из ветвей. — В тебя.

— Такое безопасно?

— Это противоположность безопасности, — ответила Персефона. — На самом деле, лучше бы тебе откусить еще пирога.

Адам откусил.

— А что будет, если я не стану этого делать?

— То, что ты чувствуешь, только ухудшится. Ты, на самом деле, не можешь для начала собрать даже крайние кусочки этой головоломки.

— Но если я это сделаю, — начал Адам, а потом осекся, потому что правда уже жалила, внедрялась и распространялась внутри него, — я изменюсь навсегда?

Она сочувственно склонила голову.

— Ты уже изменил себя. Когда принес жертву. Это просто ее завершение.

Тогда не было никакого смысла ничего не делать.