Ольга Погожева - Я стану твоим врагом

— Спокойнее, Януш, — потемнел лицом командующий. — Это уже слишком…

— Я был бы спокоен, если бы мог быть уверен в том, что Марион будет счастлива в этом… фиктивном… браке. Так скажи мне, Нестор… она будет?

Герцог не выдержал испытывающий, напряжённый взгляд лекаря, отвёл глаза.

— Я сделаю для этого всё возможное.

— Позволь тебе не поверить! — отрезал Януш, скрещивая руки на груди. — Все люди в твоём окружении имеют тенденцию быть несчастными. Ты посадил на трон Ореста, который этого не хотел, к этому не стремился, не готовился и чувствует себя там как пугало в шутовском колпаке. Ты продал Наалу, родную сестру, в обмен на необходимое перемирие с Авероном — и чем ты после этого лучше той же Северины, отдавшей дочь на растерзание Андоиму? Даже твоё предложение Марион пропитано эгоизмом — ты делаешь вид, что это выгодно ей, когда на самом деле это нужно в первую очередь тебе. Так скажи мне, Нестор — она будет счастлива?..

…Януш спешился, беря коня под уздцы, прошёл к стойлам у таверны, привязал его и постоял какое-то время рядом, слушая, как бьёт ливень по доскам тонкой крыши, и как его конь с аппетитом вгрызается в свежее сено. Януш был уже мокрым до нитки — одежду вполне можно выкручивать, с волос за шиворот стекала вода, капли текли по лицу, срывались с ресниц, попадали в рот. Путь от Галагата к этой таверне был неблизок, но это, пожалуй, единственное место в этой части Валлии, где его искать не будут, и где вряд ли кто-нибудь узнает.

Лекарь вошёл внутрь.

Пахнуло теплом и перегаром; несколько шумных компаний даже не обратили внимания на вошедшего одинокого путника. Непогода сблизила людей: в таверне отсиживались застрявшие со своими обозами торговцы и их телохранители, громилы откровенно разбойничьего вида и одинокие путники, гревшиеся у огромного камина с кружками горячего грога в руках. Хозяин, полный мужчина средних лет, и две его дочери исправно подливали вино и мёд уже порядком захмелевшим посетителям, открывая всё новые бочонки с пряным зельем.

Януш прошёл в дальний угол, уселся за кособокий столик, скидывая с себя мокрый плащ. Тепло таверны мгновенно расслабило уставшее от нервной встряски тело, и лекарь, подперев рукой щеку, облокотился на стол, разглядывая шумную толпу. Подпорхнувшая к нему девушка окинула незнакомца любопытным взглядом, стрельнула глазами, оценивая стройную фигуру, чистое лицо, потемневшие от влаги светлые волосы.

— У нас сегодня первая кружка за счёт заведения, — лукаво улыбнулась она. — Вот, господин! Лучшая медовуха в округе, даже в Галагате вам такой никто не нальёт!

Януш кивнул, принял кружку, осушив её едва ли не залпом. В груди тотчас стало жарко, в висках застучала кровь. Он ничего не ел с самого утра, а пить и вовсе не умел — на что он рассчитывал? Хотя… именно на это и рассчитывал…

— Ещё, красавица, — устало улыбнулся он, глядя сквозь девушку.

Та упорхнула, ловко избежав хлопка чуть пониже спины от развалившегося на соседней лавке громилы. Тот захохотал, погрозил ей пальцем, гаркнул на всю таверну:

— А ну-ка, скромница, спой нам! Да так, чтоб за душу взяло!

Раздавшиеся одобрительные крики подбодрили девушку. Вскочив на стол и схватив лютню, разрумянившаяся дочь харчевника начала песню — весёлую да бесшабашную. Голосок у неё оказался яркий, звонкий, как колокольчик, и Януш заслушался, даже не заметив, когда к нему подсели соседи, и кто первым вложил в его свободную ладонь полную кружку.

А потом всё смешалось — весёлые и пьяные лица, громкие голоса, звуки лютни и женские взвизгивания… В какой-то момент Януш понял, что сидит, полуразвалившись на лавке, положив голову на скрещенные на столе руки, одна из которых всё ещё сжимала полупустую кружку. С трудом приподняв звенящую, тяжёлую голову от столешницы, лекарь обнаружил, что обстановка в таверне за это время почти не изменилась. Кто-то ушёл, кто-то прибыл, — в целом таверна оставалась людной, несмотря на поздний ночной час. За соседними столиками всё так же шумели подвыпившие разбойники, всё так же развлекали их дочери хозяина, вино по-прежнему лилось рекой — лишь его стол опустел, точно весёлых соседей ветром сдуло. С трудом переведя взгляд на ближайший к себе колченогий табурет, Януш некоторое время вглядывался в незнакомую женщину, единственную его соседку. Та смотрела на него в упор, слегка склонив голову, точно ожидая, пока он прийдёт в себя. Встретив его взгляд, она улыбнулась.

— Ты кто? — с трудом спросил Януш, тотчас скривившись от боли: по голове точно свинцовым утюгом прошлись.

— Твоя судьба, суженый мой, — женщина склонилась ближе, облокотилась локтями о стол, подаваясь вперёд. Втянула ноздрями воздух, зажмурилась, как сытая кошка. — Я так долго ждала этого дня…

— Что? — не понял Януш. Каждое её слово доходило до него с трудом, как сквозь вату. Никогда раньше он не бывал пьян, и собственные приглушённые, неуправляемые чувства оказались в новинку.

— Твой запах… чистый, нетронутый… благословенный… девственная кровь…

— Какая кровь? У кого? — лекарь поморщился, потирая висок.

— Болит голова? — участливо поинтересовалась женщина. — Вот, выпей, милый мой.

Лекарь так и не понял, откуда на столе появилась дымящаяся чаша, но за последние несколько часов привык безропотно пить всё, что нальют — и хлебнул. И тотчас глухо вскрикнул от боли, зажмуриваясь, стискивая руками виски. Голову точно прошили насквозь, вырывая из памяти образы, мысли, чувства… собственную отчаянную злость, лицо аверонской воительницы, страсть, слепая страсть… быть рядом с ней… невзирая на положение, время, расстояние…

— Тише, тише, — чьи-то ладони легли ему на плечи, чьё-то горячее дыхание обожгло щеку, — сейчас пройдёт… милый мой… суженый… любовь моя… можешь открыть глаза.

Януш послушался, с трудом впуская в себя яркий свет, щуря слезящиеся глаза на склонившуюся над ним женщину. Лицо её показалось вначале старческим, но затем морщины разгладились, точно кто-то рукой провёл — а длинные седые волосы начали менять цвет, от желтоватого до зелёного, и наконец потемнели, завились, волнистыми чёрными прядями падая на плечи… Глаза, молодые, напряжённые, но выцвевшие, вдруг также набрали цвет, потемнели, чёрной сталью скользнули по его лицу.

— Я так долго ждала…

— Ма-Марион? — запнувшись, узнал лекарь.

Как завороженный, наблюдал он, как она прислонилась к нему, щека к щеке, обнимая за плечи — и тотчас ощутил, как её руки скользнули к нему под рубашку, поглаживая грудь, прижимая разгоравшееся диким огнём тело всё ближе к себе, всё теснее…

— Марион, — выдохнул лекарь, чувствуя, как все силы вдруг оставляют его, с каждым её движением, с каждым собственным вдохом. — Как… ты… как ты здесь… оказа… а-а…