Владимир Свержин - Корни огня

— Так, — лицо мастера Рейнара приняло не свойственное ему жесткое выражение. — Где этот ихтиандр-недоучка?

— Вы что же, его знаете? — обрадовался Фрейднур.

— Нет. Однако мечтаю познакомиться, — процедил Лис.

— Но он же мертв.

— Когда это мне мешало? Ну, помер человек, его глубоко личное дело. Шо ж теперь — с ним не здороваться?

Такой подход к вопросам жизни и смерти привел Фрейднура в замешательство. Он чуть отстранился, понимая, что многого еще не знает о мастере Рейнаре.

— Ну-ка, кто тут от него приходил? Давай, показывай! — между тем командовал Сергей.

— Да вон, — могучий северянин мотнул головой. — Те двое, что с берега, сидят под стеной.

— Спасибо, друг! — Лис хлопнул ошалевшего верзилу по плечу. — Ты очень помог следствию. Теперь надо помочь и причине. — Он повернулся к рыбакам: — Эй, вы двое, бегом ко мне!

Услышав начальственный окрик, люди вскочили с места и бросились на зов.

— Где тело?

Неизвестные переглянулись, решая, стоит ли выкладывать неведомому вельможе страшную весть о сегодняшней находке или все же дождаться самого майордома. Но время шло, сидя под стеной среди заполненного воинственными баронами двора рыбы не наловишь, и свидетели преступления не стали молчать.

— Мы его пальцем не трогали, — заявил первый. — Вот, как Бог свят!

— Точно-точно! Он правду говорит, — закивал второй. — Мы — рыбаки.

— Да будь вы хоть апостолы Петр и Андрей собственной персоной, я вас ни в чем и не обвиняю. Тело где?

— Там, на берегу. Его наш младшак охраняет, — пояснил старший из говоривших. — Мы от дома к реке спустились сети ладить. Они, извольте понять, на утреннем лове за корягу зацепились. Только подошли, а глядь — у самой кромки воды этот лежит. Весь мокрый, рука в кулак зажата.

— Ну, так ясное дело — раз в воде, так мокрый! Идемте покажете!

Дагоберт смотрел в небо, мечтая о тех временах, когда сам расправит крылья и устремится по бескрайней залитой солнцем шири, обжигающе холодной и оттого блаженно родственной его огненной сущности.

Он стоял среди зеленого ухоженного сада позади дворца, быть может, единственного такого во всех франкских землях, и чувствовал, как тяготит его венец кесаря. Даже сейчас, когда он был спрятан в сокровищнице.

— Здравия желаю, дорогой собрат! — раздалось совсем рядом. Дагоберт отвлекся от созерцания. Рядом во весь свой гигантский рост возвышался сэр Жант. Пожалуй, этот простодушный силач нравился ему больше всех прочих нурсийцев. Казалось, он просто не способен ни на какое коварство. Все же прочие…

Конечно, и мастер Рейнар, и прекрасная Ойген, и сладкоголосый Бастиан в недавней схватке выступили на его стороне. Но кто знает, что готовит завтрашний день? Этот же просто сражался за него, потому как считал это «делом чести» — диковинного, непонятного чувства, порою толкающего людей на весьма странные поступки.

— А я тут гуляю, — смущенно пояснил Карел. — Место красивое.

— Да, — кивнул Дагоберт. И над садом повисла долгая неловкая пауза.

— Я спросить хотел, — замялся наследник престола Нурсии. — Вот с этим амулетом, тем, что от гарпии достался, что с ним не так?

— Не так? — удивился кесарь. — Разве с ним что-то не так?

— Я, может, что сказал неверно? — еще более смутился великан. — Но ты сам посуди. Там, у пещеры, когда тварюка развалилась на куски, ты его просто забрал. Взял в руки, будто так и надо. А тут за ним вдруг настоящая охота началась. Душегуб ночной своей жизнью за него рисковал. Скольких людей порешил! Но что странно — он голыми руками штуковину эту брать опасался. Перчатки надел, вроде тех, что для боя. И вот дядька Рейнар, когда у химеры из пасти тот амулет выбил, тоже мне наказал руками его не трогать. А ты, стало быть, пришел и просто рукой снял. Ну, точно шляпу с вешалки, как так и надо. Вот я и говорю себе — не странно ли?

— Не странно, — отрезал Дагоберт и отвернулся. Говорить совершенно не хотелось, но спиной он чувствовал удивленный взгляд сэра Жанта, и его молчаливый упрек заставил Дагоберта поежится. — В нем сила, — не поворачиваясь через плечо, бросил отрок. — Нездешняя сила. Не из этого мира.

— А-а, — протянул Карел, делая вид, что понял. В голове его звучало:

— Давай, богемский лев! Ты лев, а значит, ты прав! Дожимай его! Мы — сами по себе нездешняя сила.

— Так а… — попытался было продолжить Карел, но юный кесарь уже шагал по дорожке ко дворцу.

— Молодец! — возмутился на канале связи Лис. — Оратор! Тебе не в высшем свете общаться, а орать. В смысле землю пахать собственным оралом. А лучше не тебе, а на тебе!

— Так я ж не виноват, что он ушел.

— Нет, в этом ты не виноват. В этом виновата матушка-природа: ноги есть — вот и ушел. А вот то, что дал ему уйти, — твоя вина. Не стой, красавец-мужчина, действуй! Он уже дал ниточку, пусть самый хвостик, — не беда, хватайся и тяни!

— Как же я?.. Он же ушел. Что ж я, побегу за ним?

— Хоть на руках иди. Я чувствую, в этой истории с амулетом есть какой-то подвох. И пока мы не поймем, какой, — будем ходить по кругу. Ищи подход, шкворчи мозгами! Иногда это у тебя неожиданно выходит.

— Ну, я попробую, — неуверенно вздохнул наследный принц.

— Да уж, сделай любезность.

Понурив голову, Карел зе Страже двинулся вслед за монархом. Жизнь представлялась ему безотрадной, будущее — ужасным. В лучшем случае — бесславное возвращение в родную Прагу.

Каким гоголем он покидал отчий дом всего полтора года назад! Еще бы — ему одному из всей Чехии пришло столь почетное приглашение. Тогда он точно знал, что станет храбрым рыцарем, что сможет с мечом в руках поддержать славу древнего благородного рода зе Страже. Его храбрый предок — первый Карел, упомянутый в летописи, командовал войском еще при Оттакаре II Железном. И храбро командовал, пока не пал рядом с королем на Моравском поле.

Совсем недавно, по окончании курсов, он мечтал, что в неведомых мирах превзойдет славой отважного предка, освободит от злобного гнета какие-то неведомые державы, в неравной борьбе одолеет могучих врагов, и прекрасные дамы в каждом из сопределов будут вспоминать о нем с нежной печалью…

Карел понял, что его мечтам не суждено осуществиться, лишь только будущий инструктор их группы переступил порог келейки в институтском подземелье. Сам не зная почему, под его насмешливым взглядом он терял дар речи и всю свою лихость. Это было невыносимо, но каждый раз, когда он пробовал хотя бы возразить своему мучителю, непременно оказывался в дураках.

А затем, сам даже как-то не заметив, вдруг стал увенчанным славой победителем. Но и тогда продолжал оглядываться, высматривая Лиса и пытаясь угадать, в чем подвох. А потом вновь потянулись будни, однообразные, точно удары розгой.