В. Бирюк - Догонялки

Судя по деревцам на макушке холма — не во всякое половодье затапливается. «И обуяла меня радость несказанная». И — «обуяла», и — «обула». Точно, что «несказанная» — слов нет. Только скрежет зубовный. У меня там народ под снег без печей пойдёт, а здесь… А здесь, как всегда… В смысле — сопли в сторону, решаем нормальную технологическую задачу. Либо копать глину и тащить её через всё это… безобразие в Пердуновку. Там строить печи и делать кирпич. Либо чего-то прямо здесь удумать. Песок, вода, лес на дрова — есть недалече. Потом, может, и торф…

Стоп! Кто это недавно кричал: «ирригировать всю Россию»? Именно, что через «И», а не через «Э». Ежели через эти лужи да ямы канавку прокопать… и получиться у меня исконно-посконное средство сообщения. В смысле — водный путь. Не — «Из Варяг в Греки», конечно, а из болота в Пердуновку. Ну и ладно — «какие сами — такие и сани» — русская народная мудрость.

Как справедливо сказал Владимир Семёнович в своей общенародной песне:

— Чему нас учит, так сказать, семья и школа?

— Что жизнь сама таким, как мы, заплатит много.

Что, безусловно, верно при условии наличия глубокой переработки первичного сырья. Моя Россия и так — сырьевой придаток всего мира. Ну, половины. То есть — полупридаток. Нафиг-нафиг, менять будем здесь и сейчас, прямо в «Святой Руси», прямо вот в этом болоте.

А страшно, однако. Ножкой-то топнуть я могу, но тут делов… Поднимать мужиков надо, на работы расставлять… А я в этом… Что в болотах, что в половодьях, что в средневековых кирпичных заводах… А если ошибусь? И весь мой наработанной потом и кровью, и, между нами говоря — немалой уже кровью, авторитет… Нет, что «Зверь Лютый» — это останется. Но — бестолочь, неудачник. А это клеймо на «Святой Руси» — хуже рабского ошейника, как прокажённый. С тобой рядом никто и на одном поле не сядет.

Утром устроил консилиум. Или — симпозиум? Скорее — базар. Собрал матёрых мужиков, в ком мозги заметил, в лесу. Вывел их на этот островок с глиной, показал план местности, ночью нарисованный — как я это себе представляю, и спросил:

— Ну, что скажите?

Я же говорю — базар. Сперва — вежливенько. Потом маты пошли, потом — друг дружку за грудки таскать. Матёрые «пауки», которых Хрысь привёл для совета, уже пару рябиновских, что с конюхом-управителем заявились, за бороды ухватили:

— А…! Ты…! Орехи-то в позапрошлом годе…

— А нехрен было хлебалом щёлкать. А в ентом годе и вовсе…

Мужички толкаются всё сильнее, кто-то уже в болотище упал, кому-то уже помогли… упасть. Крики с соплями в разлёт. Тут спокойный голос со стороны:

— А навесы, чтобы кирпичи сырые сушить, надо с южной стороны ставить. Вон тама. (Потаня в свару не ввязывается: он же — не пауковский и не рябиновский, он же теперь — пердуновский. Вот и показывает спокойно — где тут чего должно быть по его разумению).

— Ты! Молодой ещё! Указывать! Холопина безрукая! Каки таки навесы! Чего сушить-то?! Осень-жа! Дожди-жа! Болота-жа! (Мужичок из «пауков» эмоционально предлагает послать всю эту задумку. Сначала — до весны, а там… как получиться).

— Замолчь. Так где, ты говоришь — навесы ставить? (Хрысь пытается снизить накал дискуссии? Нет, тут что-то другое. И интонация… скрываемое изумление?).

— Тама. А песок вон оттелева таскать можно…

— Откелева?! А хрен потаскать не хошь? Иёк…

Болтун выразил некоторое несогласие с предложениями Потани, каковое (выражение выраженное) было прервано резким тычком Хрыся по болтуновским рёбрам.

Странно: Хрысь руки распускать привычки не имеет. И взгляд у него… Не туда, куда Потаня показывает, а на сына. Не в лицо, а на руку Потанину. Вона чего! Когда Потаня ко мне пришёл, правая рука у него плетью висела, а теперь он её поднимает, показывает места на местности. Ну, так нормально же, макивара же, каждое утро уже два месяца. Так и должно быть. Чего он вылупился?

— Вот как сынок показал… правой ручкой… так и сделаем. Вели — чего кому. Хозяин.

Последнее — уже мне. И мужики все затихли. Разглядывают десницу моего холопа. Умершую, и колдовством «Зверя Лютого» к жизни возвращённую. Потаня понял — куда все смотрят, смутился, покраснел, руку за спину убрал. Убрал! Раньше не мог. Теперь все меня разглядывают. Ребята! Да я ж не колдун! Да нет же здесь ничего такого! Просто каждое утро, просто стукнуть, просто… Блин! Теперь им хоть что говори… Но работать они будут.

Интересно: я же Потане всю жизнь поломал, ему же эту руку — из-за меня перебили, я же его похолопил, с женой развёл, он же каждое утро от боли зубами скрипит, когда в это лыко на заборе молотит. И меня же благодарит. И, на него глядя, и другие… переполняются ко мне уважением и почитанием.

Да уж… Чётко по старому еврейскому анекдоту: «купи козу, продай козу». Всё познаётся в сравнении. И кому «спасибо» говорить — тоже.

Дальше пошло уже без глупых взвизгов. Но стыдно мне было… через слово.

— Вот там поставим корыта. Глину мешать. С песком и водой.

— Каки таки корыта, боярыч? Глину ж в ямах месят.

Заткнулся быстренько, попадун бестолковый, и дальше — не ценными руководящими, а осторожными и наводящими.

Из «напримеров». Я как-то говорил, что на здешний кирпич-плинфу наносят разные знаки. Так это — целая наука. Бывают знаки вдавленные — клейма, бывают выпуклые — в 21 веке никогда такого не видал, бывают царапины. Тоже — со смыслом. Маленький пример: кирпич-сырец сушат. Сперва раскладывают заготовки рядами, потом собирают в штабеля-«банкеты».

«Банкет» — это не пьянка, где гости — штабелем, это — правильно организованная куча кирпича. А на торец одного из верхних кирпичей в каждом таком «банкете» наносят метку — когда этот кирпич сделан. Потому что, кирпич продолжает сохнуть, и загрузить его в печку для обжига слишком рано или слишком поздно… выкинь в мусор.

— А тута рассадим плинфотворителей.

Кого?!

— Ежели четверых — места, поди, хватит. А, хозяин?

И тут я ему высоко и глубоко аргументированно отвечаю:

— Лады. Попробуем.

Из этнографии знаю, что профессиональный лепильщик кирпича, с навыком, опытом, инструментом и правильной организации труда делает до 1500 штук этих заготовок за день. А непрофессиональный — 2000. За месяц. Делаем расчёт и получаем… по Самуилу, знаете ли, нашему, Маршаку:

— Да. Попробуем четверых… этих… плин-творцов…

Инструмент, оснастка…

— Чем там у вас, в Рябиновке, мой Прокуй занимается?

— Дык… Известно чем — прокуячит. И так, ты понимаешь, истово… Как с самого, стал быть, с утра звон с кузни пойдёт, так и безотрывно до самого, значится, дотемна. И прокуячит, и прокуячит… Молотками своими. Будто по голове. Вот прежний-то кузнец был…