В. Бирюк - Догонялки

Чувствуя приближение своего оргазма, Трифена внезапно упёрлась в пол ладонями, резким толчком буквально вскинула вверх верхнюю половину своего тела, и, подняв голову и прогнув до предела спинку, начала, всё ускоряясь, надеваться на мой член, сопровождая свои учащающиеся движения каким-то пульсирующим… воем страсти. Наконец, негромко, но очень выразительно, она застонала сквозь плотно сжатые зубы и, опустив голову с мотающейся на ней чёрной косой, неподвижно замерла, переживая и прислушиваясь к собственным ощущениям. Молодец, девочка. Женщина в минуты страсти, хоть с какой стороны — едва ли не самое приятное зрелище в жизни мужчины. По крайней мере, для того, который принимал в этом участие.

Трифена со счастливой улыбкой на лице обернулась ко мне, собираясь, вероятно, поделится своей радостью. И увидела Христодула. Тот так и не сообразил выдохнуть после её последнего стона. У неё хорошая реакция — один-единственный рывок, как будто она попыталась убежать от меня на четвереньках. Но я крепко держал её за бёдра. Тогда она молча опустилась лицом в медвежий мех, с маленькой паузой натянула на голову сползший угол шкуры, и предоставила своё тело в моё полное распоряжение. Чем я и воспользовался. Христодулу не пришлось долго переминаться под моим насмешливым взглядом. Впрочем, финал в моём исполнении также полностью захватил его внимание. Он неотрывно смотрел в моё лицо, снова открыв от волнения рот.

Ну, вот и хорошо, ну вот и славненько. Как-то раньше я таких публичных… экзибишинов не устраивал. Но, что поделаешь — «Святая Русь». Видиков нет, интернета нет, дикари-с. Всё приходиться делать самому. А как говорит русская народная мудрость: «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Судя по состоянию штанов ребёнка — мудрость достоверная.

С чувством успешно исполненного долга я похлопал девочку по торчащей всё ещё попке:

— Отдыхай пока.

Неторопливо поднялся, неторопливо оделся. А куда спешить? Я здесь хозяин, остальные… так, челядь. «Орудия говорящие», «скотинка двуногая». Вас что, смущает пристальный взгляд веерохвостого гуппи из-за стекла аквариума? Поглядел, малыш? Сравнил? Проглотил слюну от восторга? Тебе до меня ещё расти и расти.

По-вслушивался в обиженное сопение мальчишки. Сопи-сопи. Я тебя чем-то обидел? Так скушай её, эту свою обиду. Зажуй и проглоти. И скажи спасибо, что позволили рядом постоять. Почему не слышно аплодисментов и слов искренней, горячей благодарности? Ты… как там тебя… который только что ко мне в рабёныши на коленях просился… Учись, пока господин дозволяет. В своей господской милости…

Но кольчужку я одел. И, выходя на двор, послал его вперёд. А отойдя на дворе от крыльца чуть в сторону, врубил зажатым в кулаке кончиком дрючка в поддых. Парень был не готов, не оклемался ещё от нашего представления. Поэтому пришлось подождать, пока он отдышится и перестанет корчиться в согнутом состоянии.

— Я видел, как ты сестру назвал. Это был не первый, но последний раз. Впредь — сдохнешь. Всей твоей жизни — пока моей елде в её дырке — сладко. Вот об этом и молись господу. Ты здесь — никто и звать тебя — никак. Сумеешь стать чем-то — буду с тобой разговаривать. А пока ты… Как старая игрушка детская: только что память. Ей — память, не мне. Если мявкнешь, на сестру не так глянешь… самого раком поставлю. Ясно?

— Чем?

— Чем-чем. Не понял, что ли? Раком. Хочешь сразу попробовать?

— Ты сказал: «стать чем-то». Чем я должен здесь стать?

Во как. Угрозы и обещания — закончились, переходим к конструктивному обсуждению. Я даже растерялся от такой резкой перемены.

— Я тебя послал кирпичи жарить. Вот и иди. Посмотри там, как оно делается, подумай. Завтра я туда не прибегу — послезавтра. Расскажешь что надумаешь. И — как сделать. Погляжу — на что ты годен, Христово Дуло. Иди.

Вот так начала формироваться моя вторая «силовая структура» — «управление исправления и наказания».

Христодул ненавидел меня многие годы. Но ненависть ко мне держал при себе. А копившиеся в душе злобы выплёскивал на окружающих. Люди вскоре стали его бояться. Именем его — «Христово Дуло» — детей пугали. Ставил я его на дела жестокие, грязные, кровавые. И он от этого ещё пуще злобился. И пуще трудился. Только когда поставил он первый большой каменный мост, самый нижний мост на Оке, когда отпраздновали мы это великое дело, положил передо мной ножик. Тот самый, с которым мне на спину кидался.

— Вот, убери. Сколько лет хранил, сколько лет точил. А ныне понял: кабы ты мне тогда всю жизнь не поломал — и этой бы жизни ныне не было. Ты у меня всё забрал. А и дал всё. Сторицей.

Как-то не могу вспомнить попаданцев, которые в первых же своих прогрессистских начинаниях организовывали «зоны». Как-то мои «товарищи по несчастью», как марксисты-ленинцы в подполье: «… за освобождение труда». А я что, против? Да я сам в душе анархист! Вполне по «батьке Махно»:

— И по свободной степи будут бегать свободные кони и люди.

Почему «будут»? Здесь некоторые уже бегают. Называются: «тарпаны» и «бродники». Но — недолго, до первого волосяного аркана.

В средневековье нет свободного рынка труда. Он же формируется путём обезземеливания крестьян. То есть, сначала нужно согнать массу людей с земли, отнять у них всё, включая родственные связи, образ жизни, имущество. Довести их до крайнего обнищания, превратить их в голодную, озлобленную толпу, потом измордовать этот свой народ, потому что такая толпа более склонна к грабежу, чем к труду. А уж потом… Вот так формировался английский рабочий класс в 17 веке, советский — в годы коллективизации и голодомора.

Сходным образом — российский в ходе реформ Александра Освободителя. Благородное российское дворянство отобрало у своего народа треть его пахотных земель, хватануло из казны запредельную сумму, а богопомазанные Романовы потом сорок лет выдавливало эти денюжки из своего голодающего народа.

Ситуация здесь, в «Святой Руси» — противоположная. Ближе к Америке 19 века. Сгони здешних смердов с земли. И что? Здесь достаточно свободных земель, крестьянская община может встать и уйти. Так зачем им идти в найм?

Хочешь заработать, хочешь жить лучше? Лучше чем кто? Чем соседи? Община ответит так… Одного из моих прадедов в начале коллективизации комбедовцы забили. Не хотел «как все», четыре коровы имел. А чего ж нет, когда пятеро здоровых сыновей в доме? Забили до смерти. И это ещё благостный вариант — дети успели убежать в Питер, уже шла индустриализация, уже было куда сбежать.

Хочешь разбогатеть? «Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому войти в царство божие». Христианство — против. Нет, если джек-пот сорвал — нормально. Удача — от бога. И сразу же — раздать людям. «Что легко пришло, то легко и ушло». Но вот своим трудом…