Татьяна Мудрая - Сказание о руках Бога

И вот когда наши странники только что расположились в тени, предстал перед ними юный монашек, веснущатый и розовощекий. Были на нем черная скуфейка и долгополый подрясник, который сзади мел песок на дороге, а спереди казал босые и все в цыпках ноги. И вскричал пришелец петушиным фальцетом:

— Привет и поклон вам, о караванщики! Из-за пришествия вашего случилось у нас в монастыре чудо из чудес. Знаменитый наш пустынножитель, отец Сергий по прозванию Бахира-«Бахарь» (ибо в миру был он весьма красноречивым философом) двенадцать лет кряду не выходил из пещеры своей, которую сам отрыл, на вольный воздух; весь зарос диким волосом во славу Божию, и из дремучей его бороды вырывались на волю одни дремучие молитвы. А нынче поутру изволил он перемениться: вылез наружу. подозвал зычным воплем нас двоих, монастырских прислужников, что в очередь носили ему хлебово, и так сказал:

— Явилась мне ночью Приснодева в синих и пурпурных одеяниях, с чудно светлым ликом и звездным венцом вокруг головы, с месяцем под косой и алой розой в тонких перстах, и промолвила:

— Ах ты, такой-сякой немазаный! Засел безвылазно в нутре земли, вздымаешь дух свой горе, о том же, что под носом твоим, и слыхом не слыхивал! А идет сюда караван, не так уж велик и не столь уж богат, но славен. Вожатого каравана ты пятнадцать лет назад приметил, когда он был еще по колено верблюдице, и в первый раз в жизни своей порадовался: до того он был пригож собою и лицом чист. Теперь же погляди на дорогу и приметь его хорошенько: я его плащом своим от жара укрою и пыль от него своим дыханием отгоню. Да проследи, где он остановится: никто, помимо него, не осмелится устроить свой лагерь под самым деревом пророков, под смоковницей раскидистой с говорящими листьями, что семь веков тянется к небу; той смоковницей, которая накормила меня и сына моего на пути в Миср. Тогда пошли к нему гонца и зови на пир — ибо всякий, кто странствует и путешествует и не имеет над собою крова, благословен Богом, а этот юноша — вдвойне и втройне!

Тут он перевел дух, с непривычки утомившись, перекрестился лопатой и направил стопы свои в рощицу, где незадолго до своего затворничества закопал неведомо где и тайком от самого себя все свои деньги, дабы не вводили в искушение и грешных мыслей не навевали. Всю рощу как есть перекопал: то-то апельсин в этом году родится крупный и наливистый! И ведь нашел-таки. Велел нам накупить у феллахов, что пришли к монастырю торговать, молодых барашков, сыру козьего и овечьего, инжиру и фиников, груш и урюка, орехов и меда сотового. Припасено у нас вволю риса и тонкой белой муки для лепешек, да и чем глотку промочить найдется, была бы охота. Целое утро до полудня мы готовили, ибо отец Сергий — человек уважаемый. А он сам все это время, ухмыляясь, распевал песенки о любви и вине, розах, кипарисах и соловьях, из чего мы заключили, что он напрочь спятил и даже немного с ума тронулся. Но каковое событие более всего монахов в сем утвердило — то, отец наш впервые за эти годы вымылся в ручейке и даже гриву и бороду ножницами подровнял.

— Ты хочешь сказать, что до этой поры святой человек говорил с Аллахом грязный? — подозрительно спросил Камиль.

Но монашек и ухом не повел, а поманил всех на широкую поляну перед монастырской оградой из саманного кирпича, не деля на рабов и хозяев. Там на земле были расстелены лучшие монастырские циновки и ковры и брошены на них нарядные кожаные подушки.

И удивительное то было зрелище! Кочевники вперемешку с чернецами чинно сидели за скатертью-самобранкой, за чудесной трапезой на белом камчатном полотне, что в свое время подарил монастырю сам городской глава. Коленопреклоненные верблюды чинно перемалывали свою жвачку в близлежащих кустах. Во главе стола уселись Камиль и Бахира. Последний, за вычетом шевелюры и толстого слоя грязи, оказался мужем вполне еще средних лет и бодрого вида. Был он крепок духом и телом, порывист в движениях и горяч в мыслях. Когда кончились извержение взаимных приветствий и витиеватая вязь тостов, а также были утолены первый голод и первая жажда, отец Сергий обратился к Камилю со словами:

— Ты еще так молод, о водитель каравана, а уже давно сам обеспечиваешь свою жизнь и, говорят, искусен в своем деле?

— Майсара преувеличивает, отец.

— Кто твои почтенные родители и живы ли они?

— Отец мой Абдалла умер еще до того, как я родился, а матушка Амина пережила его лишь ненадолго и умерла, не успев ни разу покормить меня своим молоком. Я круглый сирота.

— Да-да, так и было предсказано… А скажи, не случалось ли с тобою чего-либо странного, когда ты был совсем малым ребенком?

— Я помню… но боюсь, что мне привиделось. Двое как бы людей, но высоких и в белоснежной одежде, раскрыли мне грудь и вынули оттуда сердце; отмыли его в снегу от пятен и вложили назад. Кормилица страх как напугалась, отвела меня за руку к своему мужу и велела ему отправить меня в город, а мне — ничего не рассказывать ни своему супругу, ни моим дядьям.

— И последнее. Заклинаю тебя твоими богинями Ал-Лат, Ал-Узза и третьей — Манат…

— Не произноси их имен, для меня нет ничего ненавистнее этих трех. Они просто ведьмы, которых выдумали в придачу Аллаху!

— Если они суть ведьмы, то как же их выдумали, юноша? — рассмеялся отшельник. — Хотя ты прав: никому не удавалось сочинять ложных богов и идолов безнаказанно. Они, знаешь ли, оживают оттого, что в них верят, и вытягивают из людей силу, поворачивая ее на зло. Но как бы то ни было — прошу, ответь мне во имя Того, кто воистину надо всеми нами!

— Во имя Его я охотно тебе отвечу. Спрашивай!

— Есть ли у тебя между крыльями лопаток алое пятно, похожее на солнечный диск в час его захода?

— Да, о монах, но мне всегда казалось, что оно гораздо больше смахивает на след от кровососной банки.

Бахира невольно улыбнулся, но продолжил со степенностью:

— Значит, ты и в самом деле тот, кого я жду и о ком прочел в своей Книге — поэтому и укрыли тебя плащом от зноя. Послушай, ты настоящий человек и ты храбр, иначе я бы сказал: возвращайся назад и побереги свое славное будущее от той неведомой мне, но грозной опасности, что маячит на твоем пути! Быть может, эти… ведьмы готовятся сотворить тебе в отместку что-то совсем уж дрянное. Однако скажу я лучше так: никто и ничто не сможет по-настоящему ни повредить тебе, ни тебя остановить. Всё предначертанное о тебе исполнится. Будь только осмотрителен и без страха!

На том они распрощались со всей сердечностью. Ковры и скатерти свернули, блюда и подушки унесли, объедки скормили бойким и тощим монастырским псам. Путники переночевали, потому что час был поздний, и поутру направились далее.

Но не успели они поднять с земли верблюдов, как возник тихий, воровской ветер: шелестел песком, затягивая следы, вился змеей, вертелся кубарем, заворачивался кольцом, словно блудливая собачонка. Всё же непонятное самому ему упрямство заставило Камиля идти вперед по древнему караванному пути. Он знал, что такие гадостные ветерки в настоящую песчаную бурю обычно не перерастают, а вечно выжидать — до цели не дойдешь. Кроме того, не так далеко знал он еще один оазис, поменьше, где можно было переждать непогоду с некоторым даже успехом для торговли.