Татьяна Мудрая - Мириад островов

— Барбе, — спросила она. — Ты можешь объяснить, не передавая другим. Подсудно не само соитие. У меня ведь бывало и не такое — на глазах уймы народа. Но неправда. И рождение безотцовщины, которой опять-таки лгут об отце. Верно?

Он кивнул:

— Цель брака — потомство, как бы ни менялись условия контракта. К тому же ребёнка, зачатый неправильно, теряет некие возможности. Например, когда подрастёт, некие разрешённые союзы будут для него запретными, а запретные — разрешёнными. С дочерью второй жены приёмного отца он вполне может соединиться.

— Удивительно. В Рутене выросших в одной семье по умолчанию считают неспособными ко взаимной страсти.

— Что ты всё о Рутене! Он нам не указка.

За этими мелкими треволнениями Галина упустила то главное, о чём стоило бы размыслить.

Ибо явился, наконец, судья. Звали его, как и великого противника Ричарда Львиное Сердце, Салахэддином, что намекало на присущую ему от Бога любовь к справедливости. Совсем как у Барбе.

«И что за имена тут у них — говорящие», подумала Галина, когда ей сообщили о факте. Собралась было в ожидании вызова как следует помыться и даже хватить свежего пара, чтобы в мозгах прояснело, — даром кожа была отмыта до крахмального скрипа, Но Справедливый явился к ней в апартаменты сам. В сопровождении своего охранника, которого тотчас отослал.

И совсем он не казался страшным и даже величественным. Удивительное выражение было написано на гладком лице, без особенных примет возраста: как у врача, который видел на своём веку все язвы и пороки мира и уже перестал им возмущаться. Галина тотчас, едва ответив на поклон, сказала об этом.

— Ты права, высокая игниа, — ответил он. — Мы лечим. Кто-то из нас терапевт, кое-кто — и хирург.

Слова были греческие, чуть искажённые по сравнению с русским вариантом.

Чуть погодя Салахэддин зачем-то попросил чая, желательно зелёного, с цветком. И начал рассуждать, степенно прихлёбывая горький аромат из пиалы:

— Твой случай поставил нас в тупик. Этакий казус, даже казус белли, если перейти на законнический жаргон твоего Рутена. Прости, Рутена вообще. Римское право и так далее, я прав?

Она кивнула, слегка опешив. Явно не такого ждала.

— Так вот. Подобные казусы происходят в каждой четвёртой семье. Либо муж не способен сотворить жене ребёнка, либо она поторопилась с выбором второго супруга, а потом раздумала. Либо без должной оглядки присела на ступени храма Энунны, да не будет от меня попрёка сим варваркам. И тащит груз через десятки лет, не пытаясь свалить. Уж и дети выросли, и внуков дождалась, И лишь тогда решается на себя донести. Часто и не по совести, не ради искупления — но только из страха умереть грязно. В болях и немощи, обременяя собой любимых. Тогда её ставят коленями на чистый песок и дают земле испить жертвенной крови.

— Я слыхала, — проговорила Галина, — только не вмещается во мне такое.

— Слишком ты не от здешних корней, вот и не понимаешь, — покачал тюрбаном кади. — Словами, увы, тут не отделаешься. Надо, чтобы через плоть твою сие знание прошло. Вот и говорили мне все тебя встречавшие: и добра-то ты, и смела, и разумна, а как дойдёт до очевидного и младенцу — отпрядываешь в страхе или не умеешь конца с концом свести.

— То человек человеком, то последняя дурища, — подтвердила женщина.

— Кто так тебя заклеймил? Рауди ибн Яхья?

— Да уж и не помню.

— Покрываешь его.

— Как и он меня. К чему теперь прятаться.

— Ты понимаешь, что в Верте нет территории, свободной от допросов? В отличие от Рутена, где стражник, арестовывая, проговаривает стандартную фразу?

— В том смысле, что «каждое ваше слово может быть обращено против вас»? Да. Я врежу себе чистосердечием?

— Нет. Но и не помогаешь.

— Это у нас разве не частная беседа? В смысле неофициальная. Предварительная.

— Нет. Просто мягкая. Из уважения к твоим заслугам.

— Кажется, вы могли погодить, пока я не воспитаю своих собственных внуков, — печально усмехнулась Галина. — Из уважения к моим заслугам. Хотя не буду чваниться: не столь они велики.

— Вот тут как раз напротив. В этих делах ты не была рутенкой. Что стоит куда как многого.

— Тогда почему мне не дают ни малейшей поблажки…отсрочки?

Еле поправилась. Поблажек, судя по всему, ей накидали хренову кучу.

— Я так думаю, отсрочка будет не такой долгой. Кажется, моя болезнь скоро изъест меня изнутри.

— Суд уже идёт. Он начался куда раньше, чем я переступил порог твой темницы. Приговор есть плод, созревающий на древе суда. Рассуди сама: как можно отсрочить сходное с природным?

— В Рутене считают природное врагом человеческого.

— Ты сгущаешь краски. Не может такого быть — жители того места лишь не замечают очевидностей. Неверующий по своей сути рутенец живёт в хаосе, не замечая того. Думает, что единственный в мире порядок — его собственный. На самом деле уже у его необученной природы есть некий баланс, некая равновесность, и следующий шаг не выбирается простым броском костей. Ныне природа Рутена сторонится людей и отступает, тем самым натягивая тетиву лука. Но стрела неизбежно ударит.

— А в Верте такого не хотят. Для обеих стран. И способны передавать своё Равновесие дальще.

Салахэддин радостно кивнул:

— Ты поняла. Это исхоженная вдоль и поперёк истина, но так, как ты произнесла эти слова, говорят лишь озарённые. А теперь я прочту тебе твою будущую судьбу. Кара твой неизбежна вовсе не потому, что мы жестоки не склонны прощать. Но потому что тебя притягивает, желает для себя земля Вертдома. Что я и мои помощники можем сделать? Если тебя казнят неправедно, ты попадёшь в рай, мы, твои судьи, и без того отягощённые смертями других, — в мерцающий ад. Надеюсь, он сможет повернуться к нам другой стороной и в конце выпустить наверх. Всё это, ручаюсь, тебе уже говорили. Но если тебяс не казнят, когда казнь справедлива, то земля возмутится и восстанет против всех. Ты видела, как это бывает.

— Я умру не за грех — за Рутен. Потому что Верт создан, чтобы держать собой Большую Землю.

Кади покачал головой:

— Только не думай, что мы вымогаем у тебя кровь. Что не ищем легчайшего пути для Гали бану Алексийа.

«Вот как, значит, они работали с отцом».

— Твоя вина безусловна. Брак, заключённый опрометчиво и по настоянию одной стороны. Упрямство и непонимание намёков, что направлены были к вящей твоей пользе. Дитя, зачатое и выношенное в искажённом твоей порочностью мире — и себе на пагубу. Закон тут не терпит двусмыслицы: нужен выкуп беды всей твоей жизнью. Ты слушаешь меня спокойно?

— Да, но внутри меня всё бунтует. Прости. Жизнь — она так хороша.

— Ты верно о ней полагаешь. Она великолепна — но прекрасна лишь в своих мимолетных набросках, эскизах, а не как долговременная и благоустроенная длительность человека. В ней самой заключено и вечное стремление человека убежать от самого себя в сторону смерти. Оттого Запределье наше так изменчиво и двулико.