Кэйтлин Свит - Узор из шрамов

— Не знаю, когда он поддался своему желанию. Но я видел, что она изменилась. Она перестала смеяться, стала тихой, бледной, боялась собственных видений. А этой зимой исчезла.

Он посмотрел на ствол дерева. «Может, Игранзи уже сказала, что мы нашли ее здесь», подумала я, и боль, которая читалась в его лице и опущенных плечах, пробудила мою собственную.

— Прандел не был в смятении, как все мы — он был в бешенстве. Я тоже разозлился. Я встретился с ним, но слишком поздно. Это маленький, толстый, слабый человек, и я действительно причинил ему вред. Прежде, чем уйти, я взял прядь ее волос, которая висела у его кровати на желтой ленте. Я попросил одного из учеников произнести слова и использовал волосы Ченн, чтобы узнать ее Узор.

— Правда? — От голоса Игранзи я вздрогнула — он больше не был слабым. — Ты увидел ее, взяв только прядь волос? Это требует большой практики и таланта.

Орло слегка пожал плечами.

— Мой дар всегда был немалым, и я серьезно учился. Хотя, конечно, видения были слабыми, как всегда, если перед тобой нет человека. Но их хватило. Неясные образы обнаженных рук, маленьких, темных комнат, женщин и мужчин… — Он посмотрел на меня. — Достаточно, чтобы понять, куда завел ее Путь. Но хотя эти видения неприятны, опасности в них не было. Не было. — Еще один резкий кивок. — Никакой опасности, иначе я бы стал ее искать. Но я этого не сделал и теперь стыжусь. Мне следовало знать, что видение не всегда дает полную картину — это лишь краткий образ, который быстро исчезает. Я решил об этом не думать. Я считал, что Ченн в безопасности, находясь вдали от места, где ей могут причинить настоящий вред. Прандел был наказан и стал другим. Но и в этом я ошибся. — Он рассмеялся коротким напряженным смехом. — Через несколько месяцев он исчез. И нашел ее. Каким-то образом ему это удалось.

— Маленький и толстый? — Впервые я заговорила с ним и приятно удивилась своему голосу, твердому и недетскому. — Так выглядел человек из моего видения.

— Твоего видения? — Его темные глаза замерцали, и на этот раз я не смогла отвернуться. — Ты его видела? Как?

Игранзи раскрыла рот, и я быстро сказала:

— Мы с Игранзи использовали зеркало, когда тело Ченн было еще здесь. Прямо здесь. — Я указала на место, где стоял Орло, и он вздрогнул, уставившись на корни так, словно она и сейчас сидела там с разрезанным горлом. Потом он перевел взгляд на меня.

— Ты смотрела в зеркало, когда она умерла.

— Да. Мы с Игранзи. Я видела низкого, толстого человека… или полного. Разобраться было сложно, потому что…

Я замолчала, однако ни Орло, ни Игранзи этого не заметили. Они смотрели друг на друга — золото на жемчуг, — и не обращали на меня внимания.

— Опасная вещь, — наконец, сказал он, — для того, кто так молод.

— Мне тринадцать, — вставила я, но они на меня даже не взглянули. Я подумала: «Сейчас я покачаюсь на ветке, встану на руки и прочту самый длинный стих Бардрема», но вместо этого молчала и наблюдала за ними.

— Да, — сказала Игранзи. — Так было нужно. Ченн только что умерла; так было нужно. — Она встала, опираясь на трость. Я видела, как Орло смотрит на ее горб, который склонялся сам по себе, в собственном направлении. Мне хотелось что-нибудь сказать, чтобы он перестал таращиться, но я снова промолчала.

— А другие убитые девушки? — спросила Игранзи, переводя дыхание. — Почему Прандел не остановился, если хотел найти только Ченн?

Орло глубоко вздохнул.

— Думаю, с Ченн он только начал. Эта охота и ее убийство сделали его еще голоднее. Поэтому теперь, — сказал он, медленно улыбнувшись, — я охочусь за ним.

«Я вернусь», сказал мне Орло перед уходом, и его слова вертелись в моей голове, как мелодия, чья красота блекнет от повторения, но не исчезает навсегда.

— Он вернется, — говорила я Бардрему спустя много дней после той первой встречи. И добавляла, объясняя свой пыл:

— Чтобы рассказать, нашел ли он Прандела.

— Надеюсь, не найдет, — ответил Бардрем. — Я хочу его убить, помнишь?

Я посмотрела на длинного, тощего мальчика и подумала о мужчине с улыбкой охотника.

— Да, Бардрем, — ответила я так, словно ему было три года. Игранзи я сказала:

— Орло точно его найдет. Прошло всего две недели. Он вернется и сообщит, что Прандел мертв.

Игранзи посмотрела на меня так пристально, что я пожалела о своих словах. В ее комнате было темно, но с тем же успехом я могла стоять перед ней при солнечном свете.

— Осторожнее, — тихо сказала она. — Ты достаточно взрослая, чтобы чувствовать силу волны, но слишком молода, чтобы видеть воду.

— Загадки! — воскликнула я. — Почему ты загадываешь загадки, когда я хочу простоты, и все упрощаешь, если я хочу загадок? — Я не понимала, что это значит, но в ее словах чувствовалась истина, и я убежала, едва сдерживая слезы.

Должно быть, мы говорили еще, но я об этом не помню. Были уроки, посетители, монеты, которые она мне давала. Я бы очень хотела вспомнить; я цепляюсь за воображаемые сцены, которые наверняка должны были происходить, с упрямством, которое бы вызвало у нее беззубую улыбку. «Нола, детка (как бы она назвала женщину, которой я стала?), ты не сможешь удержать прилив на песке — отпусти его…»

Но я помню только, как выбежала из комнаты, а мое следующее воспоминание — я вбегаю туда неделю спустя, привлеченная звуком, который никогда раньше не слышала. Это был не крик, не плач, ни один из тех знакомых звуков, которые издавали девушки (даже когда рожали детей или избавлялись от них). Это был задыхающийся, хрипящий всхлип. Я слышу его даже сейчас, хотя не могу описать.

Я распахнула дверь Игранзи и сделала два быстрых шага в комнату. Сперва я посмотрела на постель, пытаясь что-нибудь разглядеть во внезапной темноте (на улице стоял день, но ее ставни были закрыты). Когда глаза привыкли, я увидела, что она лежит не на кровати, а на полу, в неправильной, изломанной позе. Ее лицо и спина были повернуты ко мне. Голые пятки стучали по доскам между двумя сбившимися коврами так же громко, как мое сердце.

Я закричала, оборачиваясь, но люди уже сходились, привлеченные, как всегда, ужасом и восторгом. Они не входили в комнату и даже не толпились в дверях. Они собирались в группки по всей длине коридора и не приближались, хотя я просила, чтобы они помогли.

Вошел только Бардрем, спустя несколько долгих минут, когда я охрипла и уже задыхалась от слез. Я стояла на коленях рядом с Игранзи, время от времени пытаясь развернуть ее или выпрямить, но в основном просто глядела в ее закрытые глаза. Должно быть, она меня узнала, поскольку высокие ужасающие всхлипы прекратились, остались только хрипы.

— Давай, — услышала я Бардрема. — Я возьму ее под руки, а ты за ноги… вот так, хорошо… а теперь подняли.