Игорь Вагант - Монастырь

Резким движением Беорн засунул ей другую руку между ног. Гвендилена взвизгнула от боли и неожиданности.

– Только это. Мне нужен наследник, от имени которого я вступлю во владение Нордмонтом. Если ты согласишься добровольно – хорошо. Так я получу еще поддержку Тэлфрина. Если нет – обойдемся без нее.

Он толкнул Гвендилену. Она еле удержалась на ногах и не упала, наверное, только потому, что всего в пяти-шести футах позади себя налетела на стену. Беорн стоял, тяжело дыша.

– Неделю. Я дам тебе неделю, чтобы поразмыслить над тем, что я сказал. Благодари богов: у меня сейчас очень много других дел. А потом – так или иначе, – ты станешь моей женой. По собственной воле или с кляпом во рту и связанными руками. Ты поняла меня?

Гвендилена прижималась к стене; губы пересохли, а в горле словно застрял комок. Король ухмыльнулся.

– Кивни, если понимаешь.

Она судорожно дернула головой.

– Хорошо. – Беорн хлопнул в ладоши. – Эй, кто там есть!

Двери распахнулись, и на пороге показались двое стражников.

* * *

Эдвин дернул головой, поморщившись: здесь, куда не встань, сверху обязательно капает холодная вода.

Ему дали поспать, накормили чечевичной похлебкой, угостили кружкой кислого пива, и, вручив старую зазубренную алебарду, чуть не втолкнули в подземелье донжона. Зачем, он так и не понял: на первый взгляд тюрьма пустовала, а выход из нее запирался крепкими дубовыми дверями, обитыми железом. Может, затем, чтобы оставить здесь его самого? Но тогда на кой ляд ему дали оружие?

– Сторожи, – бросил солдат, один из тех, что стояли на часах снаружи. – Тут пленник важный, как говорить решит, стукнешь в дверь, дашь знать. К вечеру ужин принесут. Ежели облегчиться захочешь, места полно. Без дела нас не тревожь.

Постояв немного, чтобы глаза привыкли к полумраку, Эдвин снял с крюка тускло мерцавший фонарь и отправился в обход. Камеры здесь заменяли глубокие и подчас тесные ниши в стенах, забранные решетками; некоторые были настолько маленькими, что в них невозможно было лежать, они годились, лишь чтобы сидеть, подтянув колени к подбородку. В одной из них Эдвин заметил человеческий скелет в обрывках тряпок.

Пленника он нашел не сразу: коридоры тюрьмы сильно ветвились, От центрального прохода вправо и влево уходили боковые, которые, в свою очередь, иногда раздваивались и растраивались.

В одной из последних камер он увидел человека. Тот сидел, привалившись к стене и бессильно уронив голову на грудь. Эдвин вгляделся, подняв фонарь повыше. На заключенном была надета длинная, почти до щиколоток темно-фиолетовая ряса. Точно такая же, как на том монахе, образ которого запечатлелся в его памяти возле костра в Талейне.

Вопрошающий. Только у этого не две косички, а целых пять, длинных, свешивающихся на грудь почти до пояса.

Человек пошевелился и поднял голову. Уже старик, с лицом, изборожденным морщинами.

– Пить, – пробормотал он.

Посомневавшись долю мгновения, Эдвин отстегнул от пояса флягу с остатками пива и протянул ее через решетку. Кряхтя, старик поднялся и, взяв флягу, сделал пару глотков, потом отдал обратно.

– Пейте еще, – пожав плечами, сказал Эдвин, – там много.

Монах слабо улыбнулся.

– В моем возрасте излишества вредны. – Он вновь уселся на пол и поднял глаза. – Ты очень добр, юноша. Кто ты? Раньше я тебя не видел.

– Я здесь недавно. А кто вы? Мне сказали, что вы что-то должны сказать кому-то наверху?

Старик усмехнулся.

– Ты и правда здесь недавно. В Лонливене трудно найти человека, который не знает меня в лицо. Мое имя – Хэвейд.

Эдвин вздрогнул. И сделал шаг назад.

– Великий магистр?

– Бывший. – Монах внимательно глянул в его сторону. – Тебя что-то напугало?

Эдвин резко мотнул головой.

– Нет. Я жалею, что потратил на вас свое пиво.

– Хм. Если я чем-то обидел тебя, то, как видишь, уже расплачиваюсь за содеянное.

– Недостаточно.

– Возможно. – Старик устало кивнул. – Оставь меня. Мне нечего сказать тем людям наверху.

Он закрыл глаза. Эдвин, раздраженно потоптавшись на месте, направился обратно.

* * *

Эдвин едва заметно вздрагивал, слыша звуки, которые доносились из дальнего конца подземелья. Кусок не шел в горло.

Здесь было темно и тихо, он даже вздремнул немного, завернувшись в плащ, а вскоре ему принесли ужин: на этот раз кусок жареной свинины с бобами и новую флягу. Не успел он приняться за еду, как дверь открылась снова, и мимо него прошли несколько человек: здоровенный мужчина с холщовой сумкой на плече и факелом в руке, следом – тот самый альбинос, что приказал впустить их в Лонливен, и король Беорн. Эдвин едва успел вскочить и поклониться, но они не обратили на него никакого внимания.

А потом послышались стоны. Слов Эдвин разобрать не мог, мешало эхо, понял только, что речь шла о какой-то книге, но крики боли он различал явственно. Прошло, наверное, около часа, как та троица, молча и с хмурыми лицами, отправилась обратно.

Эдвин сидел на каменном полу, пытаясь привести мысли в порядок. Он знал, кто тот человек с длинными белыми волосами – Гвендилена рассказала. Ронан Альбрад, гонфалоньер Ордена вопрошающих; и именно он привез ее в замок Анг.

Ничего не сходилось. Если Ронан служит королю, то почему он передал его невесту в руки герцога Хильдеберта? Если он – высший сановник Ордена, то как получилось, что старика Хэвейда держат в тюрьме? И что сейчас с Гвендиленой? Эдвин дважды спрашивал солдат о девушке, которую прошлым вечером проводили к королю, но они ничего не знали.

И опять же: слишком часто в последнее время он слышал о какой-то книге.

Из Сидмона украли некую книгу, и эта история больно задела самого Эдвина.

У герцога Теодрика хранилась книга, которую должен был прочитать брат Мадауг, и что-то подсказывало Эдвину, что речь шла о той самой, пропавшей из монастыря.

Принц Элла очень заинтересовался историей о красной и синей книгах, и в том подземелье под скрипторием явно не хватало третьей.

И не с кем даже посоветоваться, поделиться мыслями. Вульфар еще ранним утром простился с Эдвином: они оба решили, что в этих обстоятельствах будет разумнее кому-то из них отправиться в Черные горы, чтобы доложить о случившемся Элле.

Эдвин решительно поднялся. Во всяком случае, ясно одно: сир Ронан – дурной человек, и то, что он делал, делалось явно не по приказу Великого магистра. Бывшего магистра, кстати – Хэвейд сам об этом сказал. И почти наверняка не с ведома покойного короля Сигеберта. Надо попробовать расспросить монаха, узнать, что здесь происходит.

Прихватив фонарь и плошку с едой, Эдвин направился вглубь подземелья.

Хэвейд сидел в той же позе, однако его правая рука была замотана окровавленной тряпкой. Старик еле заметно вздрагивал всем телом.