Надя Яр - Пища ада

— В случае чего я просто выдам тебя за гиперборейца, — сказала она. — Мы теперь и на Западе есть.

Он кивнул. Ему даже в голову не пришло, что ему предлагали маленькое предательство и что Единый Бог, в Которого он всегда верил и Которому доверял, мог возражать против безвредного, необходимого маскарада.

— Если надо будет, произнесёшь символ нашей веры. Ты его знаешь?

— Да.

И он повторил строки на волшебном, певучем, мёртвом языке, которые выучил ещё в детстве, когда впервые прочёл «Сердце Тьмы». Для Халлеля всё это было не столько историей, сколько легендой и мифом. История давней войны переходила в сказочную мистерию, страшную и красивую.

— Верно, — обрадовалась Самири. — Ты всё правильно произнёс. Кто тебя научил?

— Эди Чени, — ответил Халлель. — Я несколько раз читал его мемуары. Он очень старательный рассказчик. Там есть звуковая транскрипция.

— Эди Чени… — сказала она. — Эди Чени произнёс перед Андреем символ веры, чтобы завоевать его доверие, а потом предал его.

— И попытался убить.

— Эди убил его. Просто это не помогло.

— Люди бессмертны, — сказал Халлель.

Он толковал историю Святого Андрея именно так. Люди были бессмертны. Жизнь, свобода и радость были непобедимы, и вечна была любовь. Халлель поцеловал Самири в лоб. Она вернула поцелуй — в губы.

Они много чувствовали и мало говорили, и сейчас Халлель видел, что это предвещало беду. Необязательно вслух строить планы на будущее после неполной недели знакомства, но она даже фамилии не назвала, и теперь он понимал, почему. В этой стране у неё наверняка была большая семья — уважаемые отец и мать, многочисленные братья и сёстры, деды и бабушки, тётки, дядья… Пожелай Халлель найти Самири, фамилия дала бы ему все карты в руки. Самири. Он не видел её документов. У неё могло быть другое имя.

Они засыпали под утро, сплетясь в объятиях, как будто давно срослись и душами, и телами, и Халлель ни на мгновение не усомнился, что это так, они действительно срослись. Он не интересовался её фамилией. Скоро они сложат все свои вещи в один чемодан и вернутся на Запад, где она будет зваться Самири Халлель. Номер у них был маленький, на одного, зато с террасой — и на втором этаже. Снизу их было не видать. На керамическом столике стоял графин с водой и песчаная ваза с фруктами. Вечером Самири надевала солнечные очки и рубашку Халлеля, которую забывала застегнуть, растягивалась в шезлонге, ела сливы и пила кактусовый чай со льдом. Халлель подкрадывался, набирал в рот воды из графина и внезапно опрыскивал её. Самири взвизгивала, хохотала. Капли воды сползали по её груди и животу, забирались в пупок, поблескивали в волосах внизу… Халлель стаскивал Самири на пол и опускался на колени между её ног.

Она не решалась загорать на пляже у озера, как другие туристки, топлесс. Там встречались и местные — санитары, спасатели, продавцы напитков и еды. Самири выдали бы им невозможные у западной женщины тёмно-коричневые яркие соски. К тому же ей не нужен был загар. Они провели не много времени на пляже, но во дворе отеля был бассейн, и Самири купалась в нём, надевая резиновую шапочку и очки. Она сходила к бассейну в махровом синем халате, и неуклюжее облачение делало её знакомой, западной, своей. Непредставимо было, чтобы она отдалилась и стала чужой. Халлель купил ей в живописном бутике колье из озерных жемчужин и заметил, как дрогнули руки молоденькой продавщицы. Девушка склонила голову в сторону, всматриваясь в Самири, но та непринуждённо обратилась к Халлелю на вестрене, и любопытство продавщицы тут же растаяло. Халлель не думал о том, чем чревато разглашение их тайны. Он понятия не имел, в какую страну приехал, как здесь думали и чем жили люди, что означала связь западного чужака с местной женщиной. Путеводитель этого не уточнял. Халлель равнодушно понял своё невежество в этих важнейших вопросах, но был слишком счастлив, чтобы опасаться. Когда Самири в то первое утро вошла в его номер, она долго снимала перчатку правой рукою с левой, и на тонких смуглых пальцах сверкнуло золото и кровь — рубин. Под губами Халлеля её золотая цепочка с медальоном казалась змейкой, тёплой и живой, и он ласкал языком вишнёвые губы, шею, цепочку и нежную кожу между грудей. Самири. Из ямочки её пупка он черпал незримое вино жизни — Самири… И тонкие браслеты на лодыжках, на запястьях, золотые, чуть-чуть светлей её кожи… И нефтяные озёра глаз.

За день до ухода Самири купила ему нож в вышитом кожаном чехле. Не шутовской кинжал из тех, что делаются для туристов, а настоящий прямой, остро отточенный нож. Халлель обрадовался, как мальчишка. Подарок означал, что Самири верит в его способность драться ножом, и это польстило врачу, привыкшему использовать разве что скальпель, и то только на пользу живых существ.

— Если таможня придерётся, скажешь, что это сувенир, — сказала Самири. Халлель не заметил ничего странного в этих словах, а на следующее утро проснулся и увидел, что она исчезла.

Он, кажется, сквозь сон слыхал, как она поднялась, как что-то шелестело, как открылась и снова закрылась дверь, но потом снова заснул. Он проспал до полудня. Самири не было в столовой, где для них каждый день оставляли завтрак, и прислуга бросала ему заинтригованные взгляды. Халлель понял: что-то случилось… Он доел вдруг ставший пресным бутерброд, поднялся в номер и увидел то, чего не заметил со сна: её вещи исчезли. Самири ушла.

Первым, что он предпринял, был звонок в турбюро.

— Я даже не знаю, как её зовут. Она была тринадцатого августа в вашей кассе в аэропорту. Представилась Самири…

— Это мне ничего не говорит, — сказала секретарша. — Может быть, я сама могу Вам помочь?

— Нет, — сказал он. — Это личное.

— Мы не имеем права выдавать информацию о наших сотрудниках, — её тон сразу же охладел.

— Но я… люблю её, — сказал Халлель. — Она моя невеста.

— Тем более.

Халлель не отставал. Когда секретарша отключила связь, он позвонил ещё раз, потом опять, наугад изменил последнюю цифру номера и попросил соединить его с шефом.

— Мы даже не знаем, вернётся ли она, — сообщили ему, когда он всем надоел.

Этого-то он и боялся.

Следующие сутки Халлель провёл на ногах. Тело просило отдыха, но дух отказывался тратить зря и секунду. Час за часом он гнал усталую плоть по всем, всем, всем местам, где бывали они с Самири, где гуляли, сидели, куда мимоходом заглянули. Летом в Чиати было немало туристов, хотя и не настолько много, чтобы это стало неприятно. Эти люди казались Халлелю огромной тупой толпой, которая проглотила его фею. После суток беготни он уверился, что Самири в Чиати нет. К вечеру следующего дня он заплутал далеко за окраину города, понял, что ни в тот день, ни позже уже не попадёт в отель, позвонил туда и сказал: