Клайв Льюис - Хроники Нарнии

— Ты пойдешь с нами, Эслан? — спросила Джил.

— Нет. Но они увидят меня — со спины.

Он быстро повел их через лес; несколько шагов, и вот уже перед ними ограда Экспериментальной школы. Эслан взревел так, что солнце дрогнуло в небе, и кусок стены, шагов в тридцать длиной, рухнул наземь. В пролом стали видны кусты лавра на задворках и крыша школы, а над ней унылое осеннее небо — ничего не изменилось с тех пор, как наши герои покинули Англию. Эслан обернулся к Юстейсу и Джил, подышал на каждого и лизнул в лоб. Потом улегся в проломе стены, обратившись золотистой спиной к нашему миру, а ликом — к своему. И в тот же миг Джил увидела тех, кого знала слишком хорошо. Они выскочили из зарослей лавра, вся шайка: там были и Адель Пеннифезер, и Чолмондели-старший, и Эдит Винтерблотт, и прыщавый Сорнер, и великовозрастный Баннистер, и эти противные близнецы Гарреты. Они выскочили и вдруг застыли на месте. Выражение подлости, тщеславия, жестокости и трусости исчезло с их лиц и заменилось одним — ужасом. Они увидели льва размером со слона, возлежащего на месте рухнувшей стены, и трех сверкающих воителей с мечами наголо, мчащихся прямо на них. Во имя Эслана Джил угостила девиц хлыстом, а Каспиан и Юстейс мальчишек — мечами (конечно, плашмя) пониже спины. И минуты не прошло, а вся шайка уже катилась вниз сломя голову с воплями: «Караул! Убивают! Львы! Мы так не играем!» Прибежала директриса, увидела льва, проломленную стену, Каспиана, Юстейса и Джил (своих учеников она, разумеется, не признала) и бросилась звонить в полицию. Она кричала в трубку что-то про льва, который бежал из цирка, и бандитов, которые разрушили стену и бегают с ножами. Среди всей этой суеты Джил и Юстейс беспрепятственно проскользнули в спальни и переоделись, сняв с себя яркие нарнианские платья, а Каспиан возвратился обратно в свой мир. И стена по слову Эслана восстановилась. Прибывшая полиция не обнаружила никакого льва, никакого пролома в стене, никаких преступников, а только директрису, которая походила на сумасшедшую. Началось расследование; вскоре многое из того, что творилось в Экспериментальной школе, вышло наружу, и человек десять старших учеников выгнали. Тогда друзья директрисы поняли, что директриса в директрисы не годится, и устроили ее главным инспектором над другими директорами. Когда же выяснилось, что она и на это не способна, ее протолкнули в Парламент, где она счастливо пребывает и по сей день.

Темной ночью Юстейс закопал нарнианскую одежду на школьных задворках, а Джил украдкой увезла свою домой и щеголяла в причудливом платье на балах. С того дня дела в Экспериментальной школе пошли на лад, и она стала вполне пристойной школой. А Джил и Юстейс навсегда остались друзьями.

Далеко-далеко, в Нарнии, король Рилиан, как должно похоронил своего отца, Каспиана Десятого, Мореплавателя, и должное время носил траур. Воссев на престол, Рилиан правил мудро, и страна его процветала, хотя лягва-мокроступ по имени Зудень (чьи ступни, кстати сказать, недели через три стали как новенькие) часто говаривал, что ясное утро — к ненастью, а счастливые времена — не вечны. Дыра в косогоре так и осталась незаделанной; летними днями нарнианцы спасаются в ней от жары, катаются на лодках с фонарями по темному подземному морю, поют и рассказывают друг другу о городах, оставшихся глубоко на дне. Если вам когда-нибудь повезет, и вы сами окажетесь в Нарнии, не забудьте заглянуть в те пещеры.

В последние дни Нарнии на западной ее окраине, далеко-далеко за Фонарным углом, или урочищем, и совсем неподалеку от большого водопада жил-был Обезьяныч. И был этот Обезьяныч столь стар, что никто уж не помнил, когда и откуда он появился в этих краях. И был он самым умным, самым безобразным, самым морщинистым из всего обезьяньего рода — таким он был самым-самым, что и представить себе невозможно. Жил Обезьяныч на дереве, в хижине из сучьев и листьев, а прозывали его Глумом. И никто из местных лесных жителей не желал иметь с ним дела — ни животные, ни люди, ни гномы, — если не считать одного ишака по прозвищу Глуп. Глум и Глуп жили по соседству и были друзьями. То есть так они друг друга называли, а на самом-то деле, если посмотреть со стороны, Глуп для Глума скорее был слугой, чем другом. За двоих работал ишак. Скажем, пойдут они по воду на реку: Глум наполнит бурдюки, а Глуп их тащит. Иль понадобится что-то на базаре (а базар неблизко, в городе Каменный Брод, ниже по реке): ишак с пустыми корзинами на спине топает туда, а обратно — с полными и тяжелыми — он же. Принесет ишак вкусненького, а Глум все сожрет один, приговаривая:

— Видишь ли, друг мой Глуп, я — не ты: не могу я прокормиться травой да чертополохом, а ты можешь. Только и мне ведь нужно поддерживать чем-то свое бренное тело? Стало быть, все у нас по справедливости.

Глуп на это отвечал неизменно:

— Ну конечно, Глум, конечно. Я понимаю.

И никогда не сетовал, потому что знал: Глум вон какой премудрый; для простого ишака водить дружбу с таким мудрецом — честь великая. Когда же Глуп вдруг начинал артачиться, Обезьяныч ему выговаривал:

— Послушай, Глуп, ведь я умнее тебя, не так ли? Но и ты, Глуп, достаточно умен, чтобы понять, что ты глуп.

И Глуп всегда соглашался:

— Да, да. Что правда, то правда. Глуп и впрямь глуп.

После чего, вздохнув, делал все, как велел ему Глум.

Однажды ранним вешним утром эта парочка прогуливалась по берегу Чана. (Чан — было такое озеро в западной Нарнии и лежало оно у подножия гор. Вытекала из него нарнианская река Великая, а впадал в него горный поток, низвергаясь грохочущим водопадом с высоченного скалистого уступа. Вот почему вода в том озере всегда кипела, пенилась, коловращалась, будто варево в чане. Оттого и назвали озеро Чаном.) Так вот, гуляли друзья по бережку (а было то ранней весной, когда в горах диких западных земель таял снег и водопад набух полой водой), любовались бурлящим озером, и вдруг Глум ткнул своим темным морщинистым пальцем в сторону водопада:

— Погляди! Что это там?

— А что там? спросил Глуп.

— Что-то желтое. В водопаде. Вон, опять! Гляди-ка, плывет по озеру. Обязательно нужно выяснить, что это за штука.

— Обязательно? — переспросил Глуп.

— Конечно, — отвечал Глум. — А вдруг штука полезная? Будь другом, Глуп, сплавай и принеси. Тогда мы сможем разглядеть ее как следует.

— Сплавать и принести? — переспросил ишак, шевеля длинными ушами.

— Конечно. А иначе как мы узнаем, на что она годится, если ты ее не достанешь? — удивился Обезьяныч.