Клайв Льюис - Хроники Нарнии

Осел швырнул в клетку охапку чертополоха, но профессор наотрез отказался от этого сомнительного лакомства. Белки забросали его орехами, но он лишь прикрыл руками голову, чтобы было не так больно. Птицы накидали в клетку червей, а медведь вообще выказал редкостную доброту: этим днем он разыскал гнездо диких пчел и, вместо того чтобы слопать самому, принес его дяде Эндрю. Но тот совершенно не оценил медвежьего великодушия. Медведь перекинул гнездо через прутья клетки и угодил профессору прямо в лицо (а ведь пчелы еще оставались живы). Сам медведь ничуть не возражал против того, чтобы получить медовыми сотами по носу; вот почему он не мог понять, с какой стати дядя Эндрю вдруг отшатнулся, поскользнулся и плюхнулся наземь. И надо ж такому случиться — он ухитрился сесть на чертополох! «В общем, — рассказывал кабан, — меду ему в рот попало предостаточно, а мед — штука полезная». Животные постепенно привыкли к этому странному существу и надеялись, что Эслан позволит им оставить его у себя. Те из них, что были поумнее, окончательно удостоверились в том, что некоторые звуки, издаваемые этим созданием, имеют какой-то смысл. Чаще всего существо повторяло что-то вроде «бренди», потому его так и прозвали — Бренди.

Впрочем, с наступлением вечера забавам пришел конец — Брэнди надо было отдохнуть, тем более что Эслан весь день провел с королем и королевой и за важными делами не сумел выкроить ни минутки, чтобы «поглядеть на беднягу». Дядя Эндрю отлично поужинал орехами, грушами, яблоками и бананами, которых ему накидали; но вряд ли можно сказать, что он провел в клетке приятную ночь.

— Выведите его, — велел Эслан. Один из слонов обхватил дядю Эндрю хоботом, вынул из клетки и аккуратно поставил на землю прямо перед львом. Профессор был так напуган, что просто не мог шевельнуться.

— Пожалуйста, Эслан, — проговорила Полли, — скажи что-нибудь, чтобы… чтобы подбодрить его. А потом запрети ему возвращаться сюда.

— По-твоему, он захочет вернуться? — спросил Лев.

— Нет. Но он может послать кого-то вместо себя, — убежденно сказала Полли. — Ему так понравилось, что из куска фонарного столба выросло фонарное дерево, что он…

— Он глупец и невежда, дитя мое, — прервал девочку Эслан. — Жизнь в этом мире бурлит лишь потому, что Песнь, которой я пробудил Нарнию, все еще разлита в воздухе, в воде и земле. Как только она стихнет, все прекратится. Но объяснить это старому греховоднику я не могу и подбодрить его я тоже не в силах, ибо он отказывается понимать мою речь. Заговори я с ним, он услышит только рычание. О чада Адамовы, сколь умело вы защищаете себя от того, что сулит вам добро! Я одарю его тем единственным даром, какой он еще способен принять.

Лев печально наклонил голову и дохнул прямо в лицо профессору.

— Спи, — сказал Эслан. — Спи и избавься на несколько часов от тех мучений, на какие ты сам себя обрек, — дядя Эндрю закрыл глаза и с блаженной улыбкой повалился наземь. — Отнесите его в укромное место, — распорядился Лев, — Эгей, гномы! Говорят, вы искусные кузнецы? Покажите же мне, как вы куете короны для наших короля и королевы.

Откуда ни возьмись набежало великое множество гномов. В мгновение ока они оборвали все листья с Золотого деревца и отломали несколько веток. Дети с изумлением поняли, что деревце не просто отливало золотом — оно и вправду было золотым. (Скажу вам по секрету — это деревце выросло из золотых полусоверенов, что выпали из карманов дяди Эндрю, когда его поставили вверх ногами; а серебряное деревце выросло из полукрон.) Вот появились кучи хвороста, маленькая наковальня, молоты, горн и щипцы. Не теряя времени, гномы взялись за работу: запылал огонь, зашумели мехи, золото начало плавиться, застучали молоты и молотки. Два крота, которых Эслан еще утром отправил рыться в земле (любимое кротовье занятие!), насыпали к ногам гномов груду драгоценных камней. Ловкие пальцы коренастых кузнецов на глазах придавали коронам форму — то были не уродливые массивные короны наших дней, а легкие, изящные, чудесные золотые обручи, которые красили всякого, кто их носил. Корона Фрэнка была отделана рубинами, а корона Хелен — изумрудами.

Когда короны остудили в речной воде, Эслан велел Фрэнку и Хелен преклонить колени и возложил короны на их головы. А затем молвил:

— Поднимитесь, король и королева Нарнии, отец и мать многих королей грядущего, будь то правители Нарнии, Островов или Арченланда! Правьте отважно, справедливо и милосердно. Благословен ваш жребий!

Раздались радостные крики, лай, ржание, клекот, биение крыльев. Королевская чета стояла, взявшись за руки; они немного смущались, и это смущение делало их еще прекраснее.

Внезапно Дигори, радовавшийся вместе с остальными, услышал голос Эслана.

— Глядите! — сказал Лев.

Все повернулись в ту сторону, куда он показывал, и у всех вырвался вздох изумления и восхищения. Чуть поодаль, на речном берегу, возвышалось дерево, которого раньше там точно не было. Должно быть, оно выросло быстро и бесшумно (так поднимается по флагштоку флаг), пока все веселились на коронации. Раскидистая крона отбрасывала не тень, а свет; под каждым листом сверкали, подобно звездам, серебряные плоды, расточавшие невыразимо прекрасный аромат, от которого захватывало дух. На мгновение все прочее, сколь важным оно ни было, утратило всякий смысл.

— Сын Адама, — проговорил Эслан, — твое семя взошло. Обитатели Нарнии, вашей заботе вверяю я это Древо, которое охранит вас от бед. Ведьма, о коей я уже говорил, бежала далеко на север; там она и будет жить, набираясь колдовского могущества. Но пока цветет и плодоносит это Древо, она не посмеет приблизиться к Нарнии, ибо Древо подпустит ее не ближе чем на сто миль. Аромат Древа, дарящий вам радость, счастье и доброе здравие, внушает ей ужас и сулит гибель.

Все собравшиеся не сводили с Древа глаз, а Лев внезапно повернулся (и золотой свет отразился от его гривы) к детям.

— Что такое, чада? — спросил он, ибо застал их в тот самый момент, когда они о чем-то шептались и подталкивали друг друга.

— О, Эслан… сэр… — выдавил Дигори, краснея. — Я совсем забыл сказать… Ведьма съела одно яблоко, такое же, как то, из которого выросло Древо… — Он не сказал всего, что собирался сказать, но ему помогла Полли (в отличие от мальчика, она редко боялась показаться смешной).

— Эслан, мы подумали, что ты ошибаешься… что она вовсе по испугается аромата плодов…

— Почему ты так решила, дочь Евы? — спросил Лев.

Ну она же съела яблоко!

— Дитя мое, — мягко произнес Эслан, — именно поэтому псе остальные яблоки отныне внушают ей невыразимый ужас. Так случается со всеми, кто срывает и съедает плоды в неурочный час и по собственной воле. На вкус яблоко превосходно, но потом этот вкус становится ненавистен.