Элеонора Раткевич - Деревянный Меч

Строй горцев подавался назад, прогибался.

– А вот теперь смотри, если охота не минула! – проревел Аканэ.

Слова его были почти излишними: Кенет так и впился глазами в поле боя. Он смотрел, он не мог не смотреть. Но он очень старался не видеть – иначе никакая сила не смогла бы заставить его покинуть сражение.

Весь цвет имперского воинства, все преданные Акейро полевые агенты, все лучшие воители были до сих пор хитроумно укрыты выпяченным вперед туловищем “змеи”. Едва атака началась, туловище “змеи” прянуло назад, а хвост и голова молниеносно выметнулись и нанесли удар одновременно.

Конница не всегда одолевает пехоту. Не так-то просто быстро развернуться на разгоряченных конях, когда тебя атакуют с флангов, быстро подтягиваясь и смыкая окружение.

Кенета мутило все сильней. Одно дело – сражаться самому, и совсем другое – в самой гуще битвы только наблюдать за ней.

– Да где же это подкрепление? – пробормотал Аканэ.

– Какое подкрепление? – еле выговорил Кенет.

– Не наше, конечно, – хмуро ответил Аканэ. – И куда эти идиоты запропастились?

Кенет промолчал, не в силах даже удивиться, что Аканэ отчего-то жаждет, чтобы врагу пришли на помощь.

– А вот и они! – обрадовался Аканэ. – Сигна-а-альщики-и!

Кое-где взметнулись короткие пики с цветными султанчиками и вновь исчезли. Ряды воинов разомкнулись, и в образовавшуюся щель с грохотом ворвался конный отряд массаоны Рокая, тесня уже окруженного врага. Кенет даже не успел осмыслить толком, что произошло, когда “ящерица” отбросила хвост. Снова возникли и пропали сигнальные пики, окружение вновь разомкнулось, и ошалевшие кони понесли неприятельских всадников подальше от конницы Рокая – прямо под стрелы и мечи того самого подкрепления, о котором так беспокоился Аканэ. Они сшибали все на своем пути, крушили подоспевшую помощь.

Новая атака захлебнулась. Четкий строй разломился. Если до сих пор за ходом битвы еще можно было как-то проследить и что-то понять, то теперь начиналась просто всеобщая резня, когда со стороны и не разберешь даже, кто с кем сражается. Да и пыль почти совершенно скрывала от глаз все то, что впоследствии именуется в хрониках кипучим сражением и упоением боя.

– А теперь пошел! – свирепо рявкнул Аканэ и наподдал Кенету промеж лопаток для пущей понятности.

Только пустившись бежать, Кенет сообразил, почему у него была возможность разговоры разговаривать: к нему просто не подпускали ни одного из воинов Инсанны. Теперь стало не до разговоров: охранять бегущего труднее, чем того, кто стоит на одном месте. Аканэ бежал рядом, и его меч не знал отдыха. Кенет израсходовал весь запас метательных стрелок.

А потом все как-то очень внезапно кончилось, и Кенет остановился и перевел дыхание. Пот тек с него ручьями.

– Беги! – раздался за спиной чей-то неузнаваемый булькающий вскрик, и Кенет вновь побежал, не оглядываясь. Он не мог, не хотел оглянуться. Слишком нестерпимо было бы удостовериться, кому принадлежал предсмертный вопль: “Беги!”

Когда Кенет с бега поневоле перешел на шаг, битва осталась позади. Замок Пленного Сокола был уже ясно виден, но до него еще следовало добраться. Кенет остановился, перевел дыхание и попробовал преодолеть весь лежащий перед ним путь за один шаг. Что-то со страшной силой ударило его в спину, и Кенета швырнуло в степную траву.

Тупица! Дурачина непролазный! Пентюх деревенский! Никогда еще Кенет не был так зол на себя. Размечтался – магическим путем передвигаться в чужом месте средоточия! Маг-недоучка! Да нет, просто болван. Вот ведь Акейро ничего в магии не смыслит, а сообразил, что никакие заклинания добраться до Инсанны не помогут.

Акейро… У Кенета горело лицо, словно его только что по щекам отхлестали. Он все еще видел битву, даже стоя к ней спиной, даже с закрытыми глазами, видел куда ярче, чем хотелось. Он ощутил тупой толчок, потом резкую боль, от которой ребра замерли на вдохе, потом не своими глазами – глазами Акейро – увидел торчащее из груди древко стрелы, и рот наполнился кровью. А потом перед глазами было только небо, и оперение древка втыкалось прямо в солнце и растворялось в нем. А потом солнце начало стремительно меркнуть, и умирающий Акейро торопливо приподнялся из последних сил и успел-таки плюнуть кровью в лицо подступающей тьме.

И тьма исчезла. Кенет долго-долго стоял и смотрел на солнце, пока призрачное древко не сгорело в его пламени.

Тогда Кенет вновь двинулся в путь. Он не оплакивал побратима, и не потому, что недосуг. Он ощутил его смерть, но не успел ее осознать. Осознание придет потом, и слезы тоже придут потом… а вот для Акейро не будет уже никакого “потом”. Не сбудется сон, увиденный Кенетом в Лихих Горах. Он никогда не встретит Акейро наяву – здоровым, сильным, смеющимся. Таким, каким ему довелось быть разве что в чужом сне. И как теперь Кенет покажется на глаза князю Юкайгину? Что он ответит на его вопросы?

Вопросов князь Юкайгин задавать не собирался. Он осадил коня совсем рядом с Кенетом и махнул рукой десятку конников, скачущих следом. Те послушно придержали коней. Еще один скакун – без всадника, но под седлом, – остановился сам.

– На коня, быстрее! – И Юкайгин указал Кенету на свободную лошадь.

Кенет воззрился на князя с недоумением, почти с ужасом, и не двинулся с места.

– Ты хоть в седле-то держишься? – нетерпеливо спросил Юкайгин, по-своему истолковав его неподвижность.

– Как собака на заборе, – вырвалось у Кенета.

– Значит, не свалишься, – заключил Юкайгин. – А это главное. Поторапливайся!

На сей раз Кенет не заставил себя просить. На коня он взгромоздился не особенно изящно, но хоть без затруднений. А вот дальше что будет, лучше даже и не думать. Не всякий землепашец умеет сесть верхом. Кенет умел. И ездить верхом немного умел – но как крестьянин, а не как воин. Верховой езде Аканэ не успел его научить.

При мысли об Аканэ Кенет не увидел битву его глазами. Он вообще ничего не увидел. Тьма вновь обступила его на долю мгновения. Теперь он уже не сомневался, что захлебнувшийся крик за его спиной принадлежал Аканэ.

– Аканэ живой? – отрывисто спросил Юкайгин, словно подслушав его мысли. Спросить князь хотел, конечно, не об Аканэ, а об Акейро – и именно поэтому избегал именно этого вопроса.

– Нет, – ответил Кенет и замолчал. Он понимал, что дальнейших расспросов не последует. Слишком уж дорог сердцу старого князя его нареченный сын, чтобы Юкайгин мог сейчас хоть словечко спросить о его участи. Кенет продолжал молчать, понимая, что молчание это выдает его с головой: да разве не поспешил бы он успокоить князя, будь у него даже самая малая надежда на то, что Акейро еще жив? Кенет так и хотел поступить, хотел солгать – и не мог. Слова спасительной лжи никак не шли ему на ум. Может, оттого, что неопытному наезднику трудно выдумать правдоподобное вранье на полном скаку?