Сергей Шведов - Черный колдун

— А если они не поднимутся? — Чуб с любопытством рассматривал разложенный на столе план Хянджу.

— Тогда ты подтолкнешь их в спину, — усмехнулся Бес — Я дам тебе десять меченых и полусотню степняков хана Азарга.

— Здесь неподалеку казарма желтых стражников, — с сомнением покачал головой Волк, — и гвардейцы будут там уже через полчаса. Чубу с ними не справиться.

— А кто сказал, что он будет с ними драться. Он должен всего лишь вывести рабов на улицы, и пусть они сами разбираются с гвардейцами и стражниками.

— Ты обрекаешь на смерть тысячи безоружных людей, капитан.

— Свобода стоит дорого, а этим людям есть за что умирать.

— Не нравится мне это. Глаза Беса холодно блеснули:

— Свое мнение можешь оставить при себе, лейтенант. А тебе, сержант, лучше поторопиться.

Чуб самодовольно хмыкнул, подмигнул Хою веселым глазом и скрылся за дверью.

— От Оттара нет вестей, — сказал Волк, — он не знает, что мы покинули крепость и, чего доброго, приведет обоз прямо туда.

— Я послал им навстречу Слизняка, который перехватит их по дороге, — отмахнулся Бес.

— Неужели тебя не волнует судьба собственных детей? В глазах Черного колдуна вспыхнул злой огонек:

— Мне надоели твои поучения, лейтенант меченых, меня раздражает твое вечно недовольное лицо. Берегись, мое терпение может лопнуть, и тогда я вздерну тебя на первом же попавшемся суку. Я капитан меченых и не потерплю непослушания даже от собственного сына. Иди.

Бес недобрым взглядом проводил сына. Айяла испортила их нравоучениями и призывами к милосердию. Какое может быть милосердие, когда по этой земле приходится брести по колено в крови, когда либо — ты, либо — тебя. Меченый не должен слушать никого, кроме капитана. С пешками легче — они не задают вопросы, на которые трудно ответить. Бес Ожский хороший кукловод, но капитан, видимо, неважный, если не может справиться даже с собственным сыном. Пятьдесят сосунков он вырвал у Гарольда из-под носа. Уйму сил пришлось потратить, чтобы их сберечь и поставить на ноги. Они выросли и стали задавать вопросы. Мы не пешки — рано или поздно, но ему придется ответить: куда и почему? Куда ты ведешь нас, капитан меченых, и почему так много крови на нашем пути? Конечно, он найдет что им сказать, вот только устроит ли их этот ответ. Здесь в Хянджу решается его судьба. Пятнадцать лет он пытался объединить враждующих между собой противников Храма, и наконец ему это удалось. Он поклялся разрушить Храм, и он его разрушит. Горе тому, кто встанет на его пути.

Хой исподтишка наблюдал за взволнованным капитаном меченых. Он помнил почтенного Ахая еще мальчиком на руках у Тора Нидрасского, потом судьба свела их вновь в Хянджу. Высокомерный Меч Храма не удостаивал взглядом ничтожного раба посвященного Чирса. Тогда он вызывал у Хоя чувство жалости. Мальчишка, потерявший все: память, близких, родину — ничтожная игрушка в руках посвященных. Но Бес Ожский вырвался из плена. Жрецы бледнеют при упоминании его имени. Нынешний почтенный Ахай — это уже не мальчишка, взбунтовавшийся против Храма. Этот широкоплечий, рослый, с сильным хищным лицом человек по-настоящему опасен — опасен не только для Храма, но и для тех, кто борется рядом с ним. Слишком велика заложенная в нем сила разрушения. Почти двадцать лет они боролись против Храма плечом к плечу, но, пожалуй, впервые сегодня Хой задумался — а что по том? Этот чужой мир давно уже стал для него родным, хотя не дал ему ни счастья, ни свободы.

— Почему ты поддержал меня в борьбе против Храма? Вопрос прозвучал неожиданно, Хой вздрогнул и поднял глаза:

— Я ненавижу Храм, а кроме того, твой отец был моим другом.

— А Чирс?

— Чирс — хозяин. Я родился свободным и не хочу умирать в оковах.

— Ты не ответил, почему ненавидишь Храм.

— Храмовики уничтожили мой народ и мою семью.

— Это было давно, а люди часто забывают даже то, что было вчера.

— Я помню.

Хой помнил сожженную деревню и кровавые следы на снегу. Он помнил страшное чувство одиночества, когда ты один против целого мира и некому подставить тебе плечо в трудную минуту. Они понимали друг друга, меченый из Приграничья и варвар с далекого севера, все потерявшие, а потому ничего в жизни не боявшиеся.

— Где твоя земля, Хой?

— Очень далеко, на самом краю мира. За голодной степью, за мертвой землей с мертвыми городами.

— А что нужно было храмовикам в ваших краях?

— Думаю, они забрели к нам случайно. У храмовиков есть карты прежних времен, они часто отправляют экспедиции к древним городам.

— Зачем?

— Ищут золото, другие металлы. В мертвых городах есть много интересного.

— А люди там есть?

— Вряд ли этих жалких существ можно назвать людьми. Та зона не случайно зовется мертвой. Они просто выродились, как говорил посвященный Чирс.

— Почему же они не ушли из тех страшных мест?

— Вероятно потому, что это их земля.

Даже у нелюдей, оказывается, есть своя земля, а где земля меченого Беса Ожского? А может, есть родина у почтенного Ахая? Вот у Черного колдуна точно есть логово — Южный лес. Но Хой имеет в виду нечто совсем другое — землю, которую следует защищать.

Рука посвященного Халукара дрогнула и бессильно поползла по одеялу. Магасар вздохнул — посвященный, увы, слишком стар, чтобы удержать в высохших руках ускользающую власть. Минует год-два, и, кто знает, возможно Магасар займет место грозного степняка. Веки Халукара дрогнули, что-то похожее на насмешку появилось и тут же погасло в узких глазах.

— Все спокойно, посвященный, — заспешил с доклада Магасар, — ночь в Хянджу прошла без происшествий. Почтенный Мелькарт увел шестьсот гвардейцев на помощь благородному Ульфу Хаарскому. Почтенный Кархадашт ждет у дверей покоев твоего мудрого слова.

Халукар устало прикрыл глаза. С каждым днем просыпаться становилось все труднее — уставшая душа просит вечного отдыха. Здесь, в этих стенах, закончится путь без родного степняка, достигшего самых, казалось бы, недоступных высот в Храме. Сколько усилий, сколько кровь и все это для того, чтобы слушать на исходе жизни раболепное бормотание идиота, который претендует на то, что бы быть горданцем и посвященным. О, Великий, как измельчал род людской! Посвященный Халукар стар, но смерть не идет к его постели и некому поторопить ее — это простая мысль неожиданно взволновала всесильного жреца. Геронт, Вар и даже Хайдар были моложе Халукара, но им помогли умереть. Как помогли умереть многим из их предшественников. Десятки рук тянулись к горлу вышестоящего, десятки кинжалов целились в его спину. Малейшая оплошность стоила и власти, и жизни. Куда они исчезли, эти люди, сильные и жадные до власти? Халукар порылся в слабеющей памяти, но ничего сколь-нибудь приличного не отыскал. Посвященные Чирс и Халукар могли не опасаться за свою жизнь. Храм выродился. Всю жизнь Халукар рубил головы непокорным, гноил их в цепях, ломал на дыбе, чтобы ощутить на исходе отпущенного ему Великим срока полную пустоту вокруг.