Сергей Шведов - Черный колдун

Ярл Мьесенский вышел распорядиться, а Сигрид задумчиво уставилась в окно.

— Он разрушил крепость?

— Нет, мост опущен, ворота распахнуты настежь — заходи всяк, кто пожелает. Мы поначалу подумали, что это ловушка, но в крепости не оказалось ни души.

— Почему ты не оставил там своих людей?

— У Черного колдуна дурная слава, — усмехнулся Гаук. — Никто не пожелал провести хотя бы ночь в тех стенах.

— Ты полагаешь, что он вернется?

— Да уж. — Владетель едва не выругался вслух, но во время спохватился.

Впрочем, Сигрид его поняла бы, как он понимает ее. Странно, но Гаук всегда считал, что отношения между Гарольдом и Сигрид оставляют желать много лучшего, да и дворцовые сплетни не оставляли сомнений на этот счет. Нынешнее поведение Сигрид опровергало эти слухи.

Ярл Мьесенский наконец вернулся, и не один. Сигрид с любопытством разглядывала женщину — немолода и, пожалуй, не слишком красива. Возможно, у благородных владетелей было иное мнение на этот счет, но их высказываться не просили. Сигрид и сама не смогла бы объяснить, почему ей неприятна эта чужестранка. Быть может потому, что она была моложе ее самой? Ах, нет, конечно, нет. Просто эта женщина была чужой — чужой Лэнду, чужой Сигрид, и ее чужеродность рождала неприязнь. Странно, что девочка, выглядывающая из-за спины матери, была светловолосой. Большие зеленые глаза смотрели на Сигрид с удивлением и испугом.

— Где мой сын? — Незнакомка заговорила первой. Этот простой, казалось бы, вопрос больно ударил Сигрид по сердцу.

— Ты получишь своего сына не раньше, чем я получу своего. — Она выкрикнула эти слова срывающимся голосом, и сама испугалась своего крика.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

Женщина произносила лэндские слова с акцентом, и эта родная речь в чужих устах выводила Сигрид из себя. Она с трудом взяла себя в руки.

— Отцом твоих детей является Бес Ожский?

— Я не знаю Беса Ожского. Отца моих детей зовут почтенным Ахаем, он жрец Храма Великого.

— Но у твоего сына есть отметина вот здесь, — Отранский приложил ладонь к левой стороне груди. — Не станешь же ты отрицать очевидного.

Женщина бросила на владетеля быстрый взгляд, но возражать не посмела. Сигрид злорадно улыбнулась:

— Я хочу посмотреть на ее сына. Ярл Гонгульф замялся:

— Мальчишка оказался совсем диким, пришлось отвесить ему пару оплеух.

— Я не упаду в обморок от вида крови. Мьесенскому не оставалось ничего другого, как развести руками и отправиться за узником, брошенным в подземелье Ожского замка.

Насчет пары оплеух ярл явно поскромничал — мальчишка едва на ногах стоял. Женщина, увидев его, вскрикнула, но он даже головы не повернул в ее сторону. Рослый и худой, черный как головешка, он напоминал дикую кошку, готовую вцепиться в первое же подвернувшееся горло. Карие глаза его горели ненавистью, а стянутые за спиной руки беспрестанно шевелились в безнадежных попытках освободиться. У Сигрид он не вызвал жалости, скорее раздражение — это был истинный сын своего отца, Черного колдуна. В этом мальчишке, похоже, вместилось все, что она так ненавидела в Бесе Ожском.

— Где логово Черного колдуна?

— Тебе туда не добраться, женщина. — В отличие от матери мальчишка говорил на языке Лэнда без всякого акцента. Насмешливая улыбка появилась на его губах, и эта улыбка напомнила Сигрид ухмылку Беса Ожского в ту страшную, пятнадцатилетней давности ночь. Она закусила губу, чтобы не сорваться на крик. Горданка наблюдала за ней с тревогой и даже испугом.

— Ты покажешь мне место, где твой муж прячет моего сына.

— Мы никого не прячем, — недоумевающе развела руками женщина.

— Уведите их, — брезгливо скривила губы Сигрид. Мьесенский поспешил распорядиться. Два дюжих дружинника поволокли связанного мальчишку прочь, а горданка с дочерью ушли сами, деликатно подталкиваемые в спины ярлом.

— Вряд ли им известно, где сейчас находится Черный колдун, — мягко сказал Отранский, — иначе они не угодили бы так глупо к нам в руки.

— Дорогу в логово Черного колдуна они наверняка знают, — возразила Сигрид.

— Женщина ведь чужестранка, ей трудно ориентироваться в наших краях.

— Зато мальчишка отыщет дорогу с завязанными глазами, — усмехнулся Мьесенский.

— Мальчишка крепкий орешек, — возразил Отранский. — Ты в этом уже успела убедиться, благородная Сигрид.

— На дыбе все становятся откровенными. Благородный Гаук поморщился:

— Я бы не трогал мальчишку. Бес Ожский умеет мстить, в этом мы уже имели случай убедиться.

— Я ничего не боюсь, — вспыхнула Сигрид. Отранскому стало не по себе под ее ненавидящим взглядом, и он тут же поспешил пояснить свою мысль:

— Я не за себя боюсь, государыня, у нас с Бесом Ожским давние счеты, и вряд ли еще одна смерть способна поколебать чашу весов в ту или иную сторону. Но каждый удар по телу этого малолетнего негодяя оставит рубцы на теле твоего сына, если он еще жив.

Благородный Гаук был прав, но взгляд Сигрид и после его объяснений не стал добрее.

— У нас есть еще один меченый, — напомнил Мьесенский, — и никто не помешает нам снять с него шкуру. Кровь короля Гарольда должна быть отомщена.

Отранский не был сторонником крайних мер, но, взглянув на помрачневшее лицо Сигрид, не рискнул высказывать свои мысли вслух. Королева уже приняла решение, и вставать на ее пути в эту минуту было бы в высшей степени неблагоразумно. Да и какое, в сущности, Отранскому дело: одним меченым больше, одним меньше. Зато эта смерть вернет румянец на посеревшее от горя лицо благородной Сигрид.

Утро выдалось на редкость солнечным, и это обстоятельство порадовало Отранского — лету уже давно пора вступать в свои права. Зарядившие не к месту дожди грозили превратить дороги в непролазное месиво. Впрочем, лето несло благородному Гауку не только радости, но и большие заботы. После смерти Ингольфа Заадамского надзор за охраной границы Отранскому пришлось взять на себя. В ближайшее время активность стаи возрастет, а достойный Санлукар мертв, и теперь не с кем разделить бремя трудов и опасностей по охране границы и караванных путей. Гаук вздохнул и отвернулся от печального помоста. Благородной Сигрид не терпится. Вот уж действительно — женское сердце. Отранский спохватился: с опозданием, но поклонился королеве, которая в сопровождении владетелей из ближайших замков появилась на галерее. Лицо Сигрид и на свежем воздухе оставалось бледным. Рядом с этим неживым и суровым ликом он увидел не менее бледное лицо Эвелины Ульвинской. Отранского неприятно поразила мстительность королевы: подобные зрелища не для девичьих глаз. Сам Гаук не был охотником до кровавых потех, но, к сожалению, уклониться повода не нашлось.