Юлия Горишняя - Слепой боец

Пятьсот тысяч хелков — и славу для него, Сколтиса, сына Сколтиса, из дома Сколтисов, по прозвищу Сколтис Камень-на-Плече.

А он даже от метба не смог их уберечь.

Но что проку — теперь — в словах, про себя или вслух? Никакого не могло быть проку в словах. У них все еще была Мона, перед которой рано было сдаваться. А Хилс… что ж, он ведь не только свою «Остроглазую» выведет. То есть сначала, конечно, ее, а потом и остальных. Все-таки он же не скотина. Людей у него, пожалуй, теперь будет для этого достаточно. То есть не достаточно, конечно, но больше никого отсылать никак нельзя.

О своих кораблях Сколтис при этом не думал. Но если б его душа не исполнилась безмолвной надежды, что среди остальных будет и его «змея», хотя бы «змея», если не все, — он не был бы ни капитаном и ни северянином, а если бы еще более невозможная надежда не присоединялась к тому, что и для «Жителя фьордов» авось все как-нибудь обойдется, — он тогда не был бы Сколтисом из дома Сколтисов, — ну а он был и капитан — и северянин — и Сколтис.

А сам он тем временем стал пробираться к северной башне, по дороге окликая время от времени кого-нибудь: «Мергирейр! Ямхира искать потом будешь, вали сюда!» — ну и так далее, и так далее, и так далее. Но только мало их было, таких, как этот Мергирейр, сын Мергира, и как он сам. Даже если бы Сколтис мог собрать их всех — не более десятка. Кроме того, он мог так поступать только с теми, насчет кого имелась уверенность, что они подчинятся, хотя бы им Сколтис и не был прямым капитаном.

Потом, по дороге, он увидел Кормайса, сына Кормайса; и еще сперва подумал, — что следовало бы этого зло и дельно распоряжающегося воина привлечь тоже, — и только потом узнал — и даже сначала узнал секиру, а потом человека. «Тьфу ты, — подумал он. — Это же Кормайс». А тот оглянулся и сразу протолкался к Сколтису и спросил, не видел ли тот кого-нибудь из его братьев и раджей. Так спросил, как будто бы Сколтис был обязан знать, где они, а если не знает, так это должно считаться преступлением. И тот уже совсем было собрался сказать что-то резкое в ответ, — но ведь и он сам тоже потерял обоих своих братьев из виду, как ни старался уследить; но только он об этом сейчас не думал; как не думал и о своих кораблях…

— Ищите, — сказал Сколтис.

А Кормайс Баклан зыркнул на него молча исподлобья и шагнул назад к своим.

Тут надобно обратиться опять к его брату. Вкупе со Сколтеном их там было, по правую руку от пролома, под восемьдесят человек; после того как обвалилась лестница у башни, они очутились вроде бы совсем без дела, — только время от времени падал кто-нибудь. Потому что обстрел там был очень сильный. Ведь они были от храма совсем близко, и надобно сказать, что с тех пор, как пираты ворвались на галерею, обстрел пошел такой, что все небо шипело. Из-за этого-то, наверное, проводив взглядом того Хилсова дружинника, Сколтен опять оглянулся и вдруг закричал радостно:

— Эе, лучники тут есть? — и засмеялся. — Да ведь у нас под ногами сокровища!

И поднял стрелу; потом, догадавшись, другую, для этого ему уж пришлось отвалить тело какого-то монаха в сторону; а еще там были двое чужих, с разбитыми наконечниками. Ещекто-то, поняв, что он делает, чуть спустя подскочил к нему — это был не его дружинник, а просто он узнал Сколтена, — а кулаке у него тоже была стрела, и он крикнул:

— Луки!

— Тащи, сколько унесешь! — сказал ему Сколтен, и тот человек исчез; по дороге он прихватил еще троих, а потом и те, кто уносил раненых, тоже стали возвращаться, с охапками такими, что еле тащили, по пять штук зараз. Это уж было много времени спустя.

Дружинник, что стоял со Сколтеном рядом, вдруг упал и уронил свои щит, а спустя мгновение еще одна стрела зашипела, падая сверху, и ударила Сколтена за рукой — ведь он как раз наклонился, — пробила доспех и вошла под левую лопатку, глубоко, почти до половины. Это была тяжелая стрела с кожаным оперением. Он упал на колени, потому что она ударила с большой силой. Потом его перевернули на спину, и тому человеку, что сделал это, он сказал:

— Держи, пригодится, — про стрелу, за которой наклонился, показывая ее в руке, и улыбнулся.

Это был Буси, сын Кислого. Его сыном был Буст Лучник, и он родился через шесть зим после той. И говорят, что в столь низком роду появился на свет такой замечательный человек из-за стрелы, которую Сколтен отдал тогда Буси.

Но к тому времени стрелы подбирали уже многие. Кое-кто, узнавая свою, так простовопил от восторга, Если притащили бы луки, можно было бы заставить притихнуть тех монастырских лучников, на уступах Храма Огня, но пока это было как азартная игра — игра в «вертушку» со смертью; потому что обстрел в эти мгновения пошел не прицельно, просто уж на измор, но деваться некуда, именно по этой части стены они всаживали выстрел за выстрелом два часа подряд — кроме того последнего колчана, что с левого берега долины расстреляли давеча лучники Сколтисов, а прочим участкам доставалось ведь куда меньше. Что не угодило куда нужно, в плоть и в кроивь; что не перелетело галерею, пропав внизу; что не сломалось потом у кого-нибудь под ногами; золотые россыпи были именно здесь. Впрочем, что золото! Будь эти стрелы кованы из «металла морей», и оперение у них из онагровой кожи, а наконечники — из бирюзы с самой горы Шимла — они б сейчас не показались ценней.

За канат, привязанный к корзине, летучее чудище над монастырем стали уже втягивать обратно. Но каната никто не замечал из северян, потому что они по-прежнему не смотрели в небо, и про темные крылья они думали мимоходом и на краю сознания, что вот, мол, ветрник — демон ветра — какой громадный, ну так и ветер какой. И поскольку замечали эти крылья разве что на мгновение, никто так и не разобрал, что он спускается понемногу, пока не нырнул за строения монастыря — там была водяная цистерна, очень длинная. Из всех в тот день запомнил его только Дейди, а он все равно сейчас был без сознания. Ему повезло, этому Дейди. Его ранило в последние уже мгновения перед тем, как на неспособных биться стали обращать внимание не для того, чтоб их использовать, а для того, чтоб им помочь.

Своим, конечно.

Они с Дьялвером оказались всамом верхнем слое там, в проломе, ну их и нашли среди первых.

И Сколтис — от которого иного можно было бы ожидать — на ерунду вроде демонов ветра тоже перестал обращать внимание. Он смотрел на совсем другое, когда, добравшись наконец до внутреннего края стены, поглядел вниз. Он смотрел на отряд, выбегавший, строясь, из-за цистерны.

К этому времени Сколтиса нашел вдруг Дьялвис, сын Дьялвера Кумовина, и сказал ему, что его брата отыскали только что в проломе.

— Теперь я старший сын у своего отца.

О том, что Сколтис может рассчитывать и на него, и на его дружину настолько, насколько сам Дьялвис может на нее рассчитывать, он не сказал, но это и так было понятно. И еще там оказался «старший носа» с корабля Ямхира, и что-то по тому, как он двигался, никак не похоже было, чтоб с ребрами у него было не в порядке, рука — другое дело, но это ведь новая рана. Впрочем, Сколтис еще и вчера, на том собрании, так сразу и понял, что Ямхир врет, как Серебристый Лис. Мергирейр не утерпел и спросил этого человека, где Ямхир.