Ольга Григорьева - Найдена

Святополк же ему никогда не снился. Князь пришел наяву.

– Как твое здоровье, Анастас? – разместившись на маленьком стуле, поинтересовался он. Настоятель пожал плечами. – Трудно говорить?

Анастас чуть было не рассмеялся. Трудно говорить? Ему-то? Нет, он просто разучился говорить. Видения из снов не ждали его ответов. Им он не смел отвечать, а этому не хотел. Из-за Окаянного его жизнь пошла прахом, из-за Окаянного он на старости лет окунул руки в человеческую кровь и забыл о святых клятвах, из-за Окаянного он никогда не попадет в Царствие Небесное и будет вечно гореть в адовом пламени! А теперь этот наглец пришел сюда, в его тихое пристанище, и спрашивает, трудно ли ему говорить…

Однако ничего этого Анастас не сказал, только кивнул.

– Тогда говорить буду я, – решил Святополк и презрительно оглядел клеть. – Пусто тут у тебя. Обнищал… Пожалуй, дам тебе денег из казны, поправишь, что надо…

Денег? Анастас насторожился. Киевский князь пытался его подкупить? Но зачем?

– Слышал новости? – спросил Святополк. Херсонесец покачал головой. Нет, он ничего не слышал. Не хотел слышать.

– Братец мой, Глеб муромский, так и не пришел из Смоленска, – с печалью в голосе произнес Святополк. – Бедняга. Говорил я ему: «Не будь так доверчив», а он не слушал. Вот и поплатился.

– Как – поплатился? – уже зная ответ, прохрипел Анастас. Ему стало холодно. Неужели его снова потащат в страшные Святополковы подземелья обмывать тело еще одного Владимировича?

Киевский князь вздохнул и развел руками:

– Убили его. Его же дружинник, повар Турчин, убил. Но мой Горясер поквитался с убийцей.

Анастас задохнулся. Горясер был в Смоленске с Глебом? Тогда понятно, почему муромский князь не дошел до Киева… Значит, у Окаянного осталось лишь два брата: Ярослав Новгородец и древлянский князь Святослав?

– Не везет мне с братьями, – продолжал сокрушаться Святополк. – Вот и Святослав надумал уйти в Венгрию, бросил свой удел. Разве годится так поступать Владимирову сыну? Я не позволил позорить честь отца. Послал за ним людей. Те догнали его у Карпатских гор и хотели по-доброму вернуть, а он в драку. Убили. Что оставалось делать? Позор для Владимировых отпрысков хуже смерти…

Это верно. Анастас скривил губы. Для Владимировых детей позор и впрямь был бы хуже смерти, но не для этого пасынка. Святополк весь в свою матушку Рогнеду – умен, хитер, жесток. Немало понахватался и от настоящего отца [28]. Того трусость сгубила, и этот не смел. Зря Владимир его усыновил.

– А последний мой брат, новгородский князь Ярослав, – речь Святополка стала осторожной, слова крались, мягко ступая невидимыми лапками, словно канатоходцы по тоненькой веревке, – с горя совсем разум потерял. Собрал дружину и подбил новгородцев идти на меня! Брат на брата! Позор-то, позор!

Анастас усмехнулся. Наконец-то во Владимировой породе нашелся хоть один смельчак. Недаром в народе поговаривали, что Ярослав новгородский как две капли воды схож с отцом. Владимир тоже такого не потерпел бы… Святополк, конечно, изворачивается, но любому смерду понятно, по чьему приказу убиты Борис, Глеб и Святослав. Мальчишки сопливые и те произносят имя Окаянного как ругательство…

– Вот я подумываю, – продолжал Святополк. – Тесть мой, Болеслав Храбрый… Надо бы отписать ему, что и как. Мне на жизнь жаловаться несподручно, так что придется тебе, игумен…

Этого Анастас не ожидал. Так вот зачем к нему явился Окаянный! Испугался брата! Сколько просидел в Киеве, ни разу не вспомнил о брошенной в Тамани жене-полячке, а припекло, так мигом подумал о ее отце, Болеславе. Польский король на все пойдет ради дочери. К тому же он давно хотел вернуть себе червенские города [29], которые когда-то завоевал Владимир.

– Нет! – коротко отрезал Анастас.

Глаза Святополка потемнели.

– Что ты сказал, игумен?

Анастас постарался успокоиться. Болезнь подточила его силы, но она же помогла ему увидеть свет. Искупление прошлого – вот его стезя. Отныне он не отступится. Тогда перед смертью его не будут мучить страдальческие лики преданных родичей. Уйдут из снов и Борис с Владимиром. Он замолит грехи… Но для этого надо жить. Жить и не ссориться со Святополком.

– Я стар и болен, великий князь, – мягко прошелестел он. – Не мне вершить такие дела. Твоя жена дочь Болеславу. Кого послушает польский король – немощного настоятеля или собственную дочь?

Святополка передернуло. О своей жене, «бледной поганке», он вспоминал с отвращением. Польская королевна, конечно, не урод, но до чего пресна в постели! Ей бы все молиться. Разве она позовет отца для кровавой битвы? «Нет, любимый мой муж, – скажет она, помигивая своими голубыми рыбьими зенками. – Неладно лить кровь сородичей. Попробуй договориться с братом, умасти его».

А как договоришься с Ярославом? Он обо всем знает. Кто донес, когда – одному Богу ведомо, только наворопники [30]из Новгорода доложили, будто Ярослав болтает об убийстве Бориса и Глеба так, словно сам там побывал. И люди к нему тянутся. Пока он идет от Новгорода до Киева, его дружина возрастет втрое. А того глядишь, киевляне сами отворят ему ворота и нарекут своим князем… Остается лишь позвать на помощь Болеслава с польским войском. И быстро… Жена-дура в таком деле не помощница, настоятель заупрямился, а самому писать – лишь ронять свою честь. Болеслав сразу догадается, что он струсил. На помощь трусу польский король не пойдет. Недаром его окрестили Болеславом Храбрым… Нет, надо, чтоб написал кто-то другой. Мол, так и так, польский король, доколе будешь терпеть измывательства над собственным зятем? Ему родной брат грозит войной, а ты и в ус не дуешь. Хорош же ты родственничек после этого… Такого укора Болеслав не стерпит. А главное, тогда не придется отдавать ему за помощь червенские города…

Святополк прервал думу и покосился на настоятеля. Тот натянул одеяло до самых глаз и съежился, будто увидел черта.

«Экий гад! – возмутился Святополк. – Корчит из себя святошу, а руки по локоть в крови! Нет, уж коли гореть в адовом пламени, так всем вместе!» Он встал:

– Говоришь, ты слишком стар? Коли так, пора тебе на покой. С таким приходом управляться надо бы кому помоложе…

Анастас вцепился в одеяло побелевшими пальцами.

Оставить Десятинную? Его детище, его единственную радость? Он видел, как под ее стены закладывался первый камень, как на ее потолке проявлялись святые лики, как у иконостаса загорелись первые свечи. Он хоронил здесь княжну Анну, вон в той большой раке, перед иконкой святого Василия…

– Старость приносит опыт, – дрожащим голосом произнес настоятель. Его намерения об искуплении грехов сильно поколебались. Он не предполагал расплачиваться за прошлые ошибки такой ценой. – Молодому будет трудно справиться…