Анна Гурова - Лунный воин

Вдруг в осоке раздался треск, громко чавкнула грязь. Мотылек вздрогнул, всмотрелся в темноту, но ничего не разглядел. Тяжелый хруст повторился и приблизился – как будто кто-то ворочался в кустах, пер сквозь заросли напролом к дорожке и при этом тащил за собой что-то громоздкое.

Мотылек вскочил на ноги. «Что там еще за бес? – с тревогой подумал он. – Кого принесло среди ночи?»

Неожиданно близко плеснула вода и к треску добавился противный скрежет – как железом по камням. Мотылек завертел головой, нечаянно опустил взгляд на землю – и волосы на его затылке зашевелились. Прямо на него смотрели два огромных ярко-желтых глаза с вертикальными зрачками.

На дорожку выползал вани.

Огромный водяной дракон, с бугристой кожей, острым гребнем на спине и толстыми кривыми лапами, перебравшись через канаву, вытаскивал бесконечный хвост из осоки. Ужасная пасть приоткрыта, распространяя смрад, клыки тускло поблескивают в свете луны. Мотылек окаменел. Когда опомнился, первым порывом было – бежать сломя голову, куда глаза глядят, подальше от чудовища! Уже и рванулся с крыльца, но обожгла мысль – а как же дед?! Один, спящий, беззащитный?

«Вани пришел за дедом!» – неожиданно осенило мальчика.

Мотылек застыл в дверях храма, как натянутая струна. В голове у него все перемешалось от страха. Он не знал, что ему делать, – то ли сорваться и убежать, то ли запереться в храме – вот только остановит ли вани соломенная занавеска? Да и откуда здесь взяться водяному дракону? До океана – десятки ри. Это наверняка бес!

Вани подполз к крыльцу, остановился и распахнул пасть. Зрелище было настолько чудовищное, что Мотылек зажмурился. И тут, к своему изумлению, он услышал шипящий голос:

– Меня тут звали? Что, жертва готова?

Мотылек сначала ничего не понял. Отчасти от страха, а отчасти потому, что вани выговаривал слова неразборчиво и притом на какой-то странный лад, не так, как говорили на острове. Потом уж Мотылек догадался, что в речи вани не промелькнуло ни единого имперского словечка, которые пропитали весь киримский язык, как мед – слоеную булку. Так чисто могли бы говорить те, кто лежал под плитами и стелами в древних могилах святилища.

Голос вани окончательно убедил Мотылька, что он имеет дело с бесом.

– Ты ошибся, квисин. Здесь для тебя нет никаких жертв! – набравшись храбрости, ответил Мотылек. – Шаман заболел, но я его уже вылечил. Уходи!

– А, шаман! – прохрипел вани. – Давно я хотел с ним расквитаться! Он долго морил меня голодом, так теперь пусть утолит его! Уф, как же я мечтаю пожрать его душу! Отойди, дай пройти!

И вани пополз вперед, волоча толстый хвост по дорожке.

Мотылек выставил перед собой ладони.

– Это храм безымянного бога! – крикнул он. – Прочь отсюда, бес! Иначе я позову его!

– Отличная идея! – издевательски заметил вани. – Зови.

– Во имя безымянного – я тебе запрещаю входить! – Мотылек вовремя вспомнил формулировку изгнания злого духа и зачастил: – Ни в дверь, ни в окно, ни через этот мир, ни через иные…

Вани распахнул пасть и захохотал, словно кабан захрюкал.

– Не можешь ты мне ничего запретить моим именем! Это мой храм!

– Это храм безымянного бога!

– А я, по-твоему, кто?

– Врешь! Безымянный бог не голоден! Дед только вчера принес ему жертву!

Вани влез на крыльцо передними лапами, приподнял уродливую голову. Мгновение они стояли друг против друга, меряясь взглядами, разделенные только невидимой преградой дверного проема. Из пасти вани исходило одуряющее зловоние.

– Приди, о безымянный! – из последних сил воззвал Мотылек, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание.

– Спасибо за приглашение, уже захожу, – ответил вани, вползая в храм.

Распахнутая пасть оказалась совсем близко. Волна смрада подкосила Мотылька, храм перевернулся, опрокинулся и исчез в темном облаке. Мальчик без памяти рухнул на пол.

…И снилось Мотыльку, что дед спит рядом с ним на полу, а он сидит и стучит в барабан, отгоняя квисинов. Стучит так давно, что каждый удар палочки отзывается болью, как молотком по пальцам. Мотылек знает – переставать стучать нельзя, иначе случится что-то непоправимое. Но силы иссякают, руки поднимаются с трудом, удары по натянутой коже все медленнее, все тише. И вот палочка выскользнула из пальцев – стукнула последний раз и укатилась на пол. Мотылек погружается в забытье, в душе понимая: он сделал всё что мог и даже больше, но этого оказалось недостаточно.

Мотылька разбудили лучи солнца, бьющего ему прямо в лицо. Он сел и сонно оглянулся по сторонам, не понимая, где он и почему он ночует не дома. Потом узнал храм безымянного, встрепенулся. Смотрит – занавеска отодвинута, на крыльце валяется фонарь. Неподалеку на полу лежит дед, укрытый его, Мотылька, одеялом.

Тут-то Мотылек всё и вспомнил. Вскочил на ноги, бросился на крыльцо, окинул священную рощу диким взглядом. На улице раннее утро, птицы распевают в зеленых кронах, квакают лягушки – хорошо! И никаких следов вани.

«Привиделось!» – с облегчением подумал Мотылек. Потом вспомнил – дед! – и кинулся обратно в храм, подбежал к Хару, сдернул с него одеяло. Шаман был мертв, и мертв давно. Тело его уже остыло, лицо было спокойно-безмятежное, как у спящих богов на могилах вокруг святилища. Да, может, никакие это были и не боги.

Мотылек несколько мгновений смотрел на него, потом вскрикнул, выскочил из храма и побежал к воротам.

Около полуночи Кушиура в полном одиночестве поднялся на веранду для любования ночным небом. На этот раз он был без грима, в скромном домашнем халате. На его бледном лице с нездоровой кожей застыло выражение сосредоточенности. В руках он осторожно нес гадательный тазик, стараясь не расплескать воду.

Над верандой посвистывал холодный ветер, звезды сияли таинственно и равнодушно. Кушиура поставил тазик на полированный дощатый пол, опустился перед ним на колени. Стараясь унять дрожь в руках, вытащил из-за пояса бронзовый нож-лепесток и положил рядом с тазиком. Этот нож, неудобный, разукрашенный изгоняющими бесов клеймами, был отлит специально для незримых колдовских боев.

Бормоча подходящие заклинания, Кушиура достал из рукава «ключ» – пуговицу в виде агатового шарика на серебряной петельке. Эту пуговицу по его приказу незаметно срезал младший ученик с кафтана Кима. Кушиура поднес ее к губам, повторил вопрос Кима и бросил пуговицу в таз. Раздался всплеск, пуговица пропала в мерцающей воде. Кушиура склонился к воде, сжимая рукоять бронзового «лепестка». Теперь «ключ» проведет его туда, куда надо. А там уж…

Сознание Кушиуры, привычно-легко отделившись от тела, теперь следовало за агатовой пуговицей. Она опускалась в подводный мрак, на дно, которое все отдалялось и отдалялось. Когда погружение замедлялось или пуговица отклонялась от пути, Кушиура усилием мысли слегка помогал ей. Он даже примерно не мог предсказать глубины этого полета-падения. Но он был уверен – рано или поздно дно появится…