Анна Гурова - Лунный воин

– А семья твоя как же? Ведь искать будут.

– У меня нет семьи, господин лекарь. Никто не знает, что я сюда поехал.

Кагеру размышлял.

– Кто еще знает об этом письме, кроме тебя?

– Никто! – пылко заявил Хасси. – Поверьте, сударь, я нигде не наследил. Вам опасаться нечего.

Знахарь думал недолго. Он всегда быстро принимал решения.

– Хорошо, – сказал он. – Договорились.

– Благодетель! Спаситель!

Кагеру оглянулся, подозвал Головастика.

– Мой ученик тебя проводит. Слышал, Головастик? Идите через старую вырубку.

Головастик непонимающе взглянул на него – и вдруг побледнел.

– А я тут еще задержусь, у меня дела, – объяснил Кагеру.

– Век буду благодарен!

Вскоре Хасси с Головастиком ушли. Знахарь просидел на веранде у старосты до самой темноты – попивал чай, отпускал шутки, выслушивал местные сплетни. Мотылек так заигрался в саду – на сосне дети старосты, оказывается, построили наблюдательный пост, – что забыл обо всем на свете. Только когда Кагеру собрался в обратный путь, Мотылек заметил, что пропал Тошнотник.

Когда Кагеру с Мотыльком вернулись домой, там было темно, холодно и пусто. Кагеру велел мальчику зажечь светильники, раздуть огонь в жаровне, улегся возле нее, завернувшись в одеяло, и принялся снова, вдумчиво, перечитывать письмо Имори. Мотылек сам разогрел кашу-размазню с древесными грибами, наскоро поужинал, подсел к жаровне. Стылая ночь за окнами дышала чем-то жутким, словно поблизости бродил голодный бес.

Мотылек был недоволен учителем. Зачем знахарь отправил Хасси ложным путем – на старую вырубку, да еще Головастика погнал в такую даль? Не хочешь брать слугу в дом – так и скажи ему об этом, а обманывать-то зачем?

Головастик с Тошнотником вернулись около полуночи, грязные и мокрые до нитки. Волк запрыгнул на помост веранды, с довольным видом развалился на боку у двери, утомленно вытянул лапы. Кагеру поднял голову, посмотрел на него изучающим взглядом и сказал:

– Ага. Как я понимаю, Тошнотника можно сегодня не кормить.

Головастик, наоборот, был весь зеленый, выглядел скверно, как будто заболел. Пряча глаза, он буркнул, что ужинать не станет, и скрылся в своей каморке.

– А где слуга? – наивно спросил Мотылек.

Среди ночи Мотылек проснулся от странного скулежа. Оказалось, это плакал Головастик.

– У меня ничего не получается! – тихонько причитал он. – Никогда я не стану настоящим мокквисином!

– Ты чего? – Мотылек сел в постели.

– Надо не бояться! – страдал Головастик. – Настоящий мокквисин бесстрашен! Он не боится ни темноты, ни бесов, ни диких зверей… Не боится смерти, не боится убивать… А я бою-у-усь!

Мотылек слушал его, испытывая и жалость, и неприязнь, и ничего не понимал.

Жаркое солнце взобралось под самый купол неба, да там и уснуло. В горячем воздухе – ни дуновения. Улицы Чигиля опустели, улеглась пыль, тряпками повисли вымпелы на воротах управы. Только в таверне на рыночной площади кипит жизнь. Двухэтажный дом с открытыми галереями, который занимает таверна, выходит на две улицы. Внизу, в большом зале, почти нет свободных столов. Народ здесь обедает простой – по большей части торговцы с рынка, а потому внизу всегда шумно, натоптано и дымно. Наверху, на галереях, тише и свободнее, и публика тут более изысканная.

Ким, Рей и Солле заняли уютный столик у восточного окна, за решетчатой загородкой. Солле то и дело украдкой поглядывала из-за этой загородки на лестницу, ведущую на первый этаж, откуда доносились взрывы хохота и гул голосов. Она в первый раз в жизни была в таком многолюдном и сомнительном месте, как городская таверна, и казалась себе отчаянной авантюристкой. Сколько же здесь незнакомых мужчин! И все как один уставились на нее, когда она мелкими шажками прошла вслед за Реем через общий зал, опустив на лицо вуаль с края парчовой шапочки. А если бы она зашла сюда одна? Страшно представить!

Рею не очень-то хотелось брать с собой сестру в таверну. Узнай об этом отец – не одобрил бы. Но не сидеть же дома в такую жару! А здесь тень и прохлада, в широкое окно задувает освежающий ветерок, на столе стоит чайный котелок, а в нем заваривается тонкий южный чай «Драконьи слезы», навевающий мысли о сказочных тропических островах – обиталище бессмертных. Этот чай в Чигиле продается только здесь. Ради него Рей и притащил сюда Кима, а Солле уже сама напросилась.

Побратимы удобно устроились на плоских подушках. Рей смаковал горячий напиток с привкусом персиков; Ким мрачно разглядывал столовую утварь. Чайный набор в древнекиримском стиле выглядел так, словно его только что выкопали из земли древнего пожарища и поставили на стол, даже не обтерев грязь. Темную глину бороздили глубокие кривые трещины, края чашек – матовые, черные, как будто обугленные, на стенках застыли тяжелые капли болотно-зеленой глазури – якобы она поплыла от жара. На боку котелка имелась роспись: расплывчатое розоватое пятно на глазури, словно сквозь моховую зелень и бурые потеки проступает далекий-далекий рассвет.

– Что за дурацкая мода пошла среди третьего сословия, – заговорил Ким, – делать стилизации под древность? Сначала они подделывают старинные предметы, потом начнут подделывать родословные…

– У отца дома тоже есть древнекиримский чайник, – заметил уязвленный Рей, – между прочим, самый настоящий. Кстати, стоил бешеных денег!

– Ну и зачем это надо, брат? Покупать за любые деньги редкостные, уникальные предметы руки знаменитых мастеров, а потом выставлять их напоказ – хвастаться своей «культурностью»… Гнусно так поступать с произведением искусства! А уж тем более с киримским чайным котелком.

– Почему именно с котелком? – спросила Солле.

– В древности на островах Кирим чаепитие было не просто приятным способом провести время, а священнодействием, чуть ли не религиозной церемонией, – с важностью сказал Ким. – А просто попивать чаек из такого котелка – все равно что хлестать рисовую водку из храмовой утвари. Тем более, никто не помнит, как правильно заваривать чай в такой посуде. И вообще, тот ли это чай…

Солле непроизвольно стрельнула глазами в сторону лестницы, откуда доносились тяжелые шаги, – кто-то поднимался наверх.

– Ах как славно, что вы позволили мне пойти с вами! – весело сказала она. – Мне матушка велит – иди на кухню, помоги госпоже Младшей, она одна не успевает распоряжаться, а я матушке отвечаю – мы с братом идем на прогулку, а обед может и подождать!

– Жалко, нет твоего жениха – послушал бы, какая ты усердная хозяйка, – поддел ее Рей и обернулся к Киму, собираясь вернуться к беседе. Но его перебил вопль, раздавшийся с лестницы: