Наталия Ипатова - Долги Красной Ведьмы

Однако первым на его двор ступил молодой человек, чем-то неуловимо напомнивший Биддлу о войне. До того он, видимо, стоял, прислонившись к забору, и поэтому не попал в поле зрения кабатчика. Даже в теплом факельном свете заметно было, что он бледен и губы у него синие.

— Милорд, — заикнулся Биддл, заступая ему путь, но невольно пятясь назад с каждым его нетвердым шагом. Вот за что он не любил офицеров! Его, может, и убить хочешь, а все равно уважаешь. — Ваша болезнь не заразна?

— Это рубленая рана, — сказал тот. — Приютишь? Заплатим.

Девчоночка проскользнула на двор следом, а служанка заводила коней. Фефа, выйдя из дому, помогла ей их привязать под навесом, и та подошла к говорившим. Взгляд ее скользнул по неопрятной дощатой надстройке, которую Биддл недавно соорудил над бревенчатой глыбой основного строения. Приметлива. Стерва.

— Нужно две комнаты, вымолвила она.

— Для моей сестры, — добавил мужчина, с видимым облегчением опираясь на подставленное ею плечо. — И для нас с женой.

Убийственный взгляд, брошенный девушкой на них обоих, отметили и Биддл, и его Фефа. Ясное дело, чернавочка-то поймала судьбу за хвост. Понятно, что девочка не одобряет братниной связи: грех и для чистой семьи позор.

— Доктор нужен, — неуверенно сообщил им Биддл. — Я, может, сбегаю, пока жена вас тут устроит? Офицер и женщина в платке переглянулись.

— Я справлюсь, — сказала она. Молодой человек кивнул.

— Дело ваше, — пожал плечами Биддл. — Идите посидите у огня, пока Фефа вам постелит наверху. Эля выпьете?

Топая и отряхивая с одежды дождевые капли, гости ввалились в дом, в большую, приспособленную под зал комнату под низко нависшими балками. Девушка, закутавшись с плечами, руками, чуть ли не с носом в бесформенную дерюжку, сразу забилась в угол подальше от входа. Выражение ее личика сменилось с измученного на недовольное. Светловолосый парень, оглядевшись, снял свою руку с шеи поддерживающей его подруги. То, что он стоит, держась зубами за воздух, было видно за версту. Однако видно было и то, что он приказывает своему телу, а не наоборот.

— Это военный шрам? — сказал гость, в свою очередь оглядев могучие волосатые руки Биддла в закатанных к локтю рукавах. — Где глаз потерял, кабатчик?

— Военный, — сознался он. — Биддл меня зовут. Вольная йоменская дружина. Лучник.

— А-а. Брат. Камбрийская конная дивизия.

И только тут Биддл разглядел, что второй руки под темным плащом у офицера нет.

Расторопная Фефа сбежала с лестницы из горбыля, которую Биддл соорудил, пока не дойдут руки смастерить что-нибудь поровнее, и сообщила, что комната для господина готова, и ежели что надо… Чернявая служанка вновь оказалась рядом, подставляя себя господину вместо опоры. Биддл, размышляя, задумчиво проводил ее взглядом, на время превратившись не более чем в канделябр. Он бы за такой ухаживать не стал: было в ней что-то отстраняющее, как… в знатной. Холодность, хотя и без надменности. Поведение, которое поставит на место само, не требуя слов. Вроде того, что она не для всех, и сама это знает. Ну что ж, повезло ей.

— Впрямь, что ли, жена? — спросил он почти про себя.

И даже вздрогнул, когда услышал:

— Вот еще! В грехе живут. Неужто, думаете, он лучшего не достоин? Околдовала она его, но жениться… Она — никто! Только через мой труп.

— Думаешь, мужчина спрашивается в таких делах?

Пигалица поджала губы и посмотрела на него сверху вниз. Стриженая, отметил Биддл. Модница, стало быть. Он слыхал, как вычистили в столице гнездо ведьм, и знал, что для таких девчоночек настали тяжелые времена. Понятно, что брат ее защищал и пострадал на этом. Виновата, дуреха. Эвон как… рубленая рана! Но, в общем, его это никак не затрагивало.

— Это ничего, — сказал он примирительно. — Вон она как о нем печется. Другая бы, может, не стала. Другая, может, об себе бы больше думала.

Он осекся, потому что «служанка» в этот момент спустилась с лестницы. Одна. Видимо, устроила.

— Поесть нам соберете? — спросила она. Под ее взглядом девочка встала и направилась по лестнице вверх, всем своим видом выражая страдания золушки от произвола новой женщины господина.

— Платить как будете? — поинтересовался Биддл. — И кто будет платить? В том смысле, что с них взять, коли офицер умрет.

Она поняла.

— Если он выживет, — сказала она тихо и огляделась, — дам золотую раду. Нужны суровые нитки, полотно, горяч вода. И еще… маковая соломка есть у вас?

Улегшись снова спать, Биддл не обнаружил у себя сна ни в одном глазу. Фефа долго делала вид, но потом беспокойно заворочалась.

— Донести надо, — сказала она. — Странные они. Доктора не хотят, хотя деньги вроде есть. Может, скрываются? Беды б не накликать.

Биддл беззвучно пожевал губами. Он был солдат, а перед ним был офицер. Тоже лучник. Брат. И это было то, что отчасти заменяет даже бога.

— Нехорошо, — отозвался он наконец. — Если придут и спросят, ответим правду. А самим в приказ бежать… Приказу больше надо.

— Нехорошо-нехорошо, — передразнила его жена. — Ты думай, чтоб нам было хорошо.

— А я и думаю. Баба золотую раду грозилась дать, если он выкарабкается. А ежели приказ их заберет, думаешь, нам больше отстегнут? Именем короля, и всех дел… Да и нет там никаких особенных дел. Поверь на слово, малая во всем виновата. Поди, привязались к девчонке, что стриженная, да одета не так, а он на то и брат, чтобы отбивать. Вот, доотбивался.

— Думаешь, ведьма? Принесла нелегкая…

— Какая она ведьма, если сноху отвадить не может. Пустое. Спи.

Фефа полежала еще, потом завозилась снова.

— Раду, говоришь? Ежели даст раду, значит, у нее и две есть, а?

— Может, и есть. Всяко даст. Ежели он помрет, так она ни при чем останется. Хозяйкой у нее золовка станет, а уж та отыграет ей братнины ласки. Видала, как девки «любят» друг дружку? Нет, эта, чернявая, свое место в замке зубами выгрызет. Жизнь за своего положит.

Фефа многозначительно вздохнула. Две бабы и калека. Три гладких лошади в стойле. И две рады как минимум. Грех подумать, почему не пошла она за парня, который встал бы сейчас, взял бы топор и… никто б никогда и не узнал, что гости ночные у них были.

Наконец они остались в комнате одни. Свалив полубесчувственного Кеннета на дощатую кровать-полуторку, снабженную соломенным тюфяком, Аранта перевела дух.

Все это время Грандиоза следовала за ними, завернувшись в молчание, словно в плащ с чужого плеча, и только время от времени выдавала в их адрес убийственные реплики. «Невинное дитя» и не подозревало, насколько близка была Аранта к тому, чтобы ее придушить. Девушка, видимо, все еще пребывала в мире, где люди прилагали усилия, чтобы досадить кому-то, обидеть, причинить расстройство. Ей казалось, что так поступают и с ней. Соответственно и к неожиданной проблеме Кеннета Анелька отнеслась как к «этим вашим выкрутасам» и «уж вы решите однажды, что вы собираетесь делать». До чего же странные чувства уживаются вместе с любовью.