Йан Грэхем - Монумент

Баллас широко ухмыльнулся.

– Поставил все с ног на голову, Краск, – пробормотал он себе под нос. – У тебя нет никакой чести: ты это в полной мере признал и вряд ли способен разглядеть ее в других. Во мне…

Он сплюнул в воду. Дверь домика открылась. Люджен Краск и Эреш вышли наружу. На плечи их были накинуты теплые плащи. За спиной Краска висел походный мешок.

– Мы готовы, – сказал старик, неуверенно глянув на Балласа.

– Прекрасно, – отозвался он и поднялся на ноги.

Выбравшись из болота на вересковье, маленький отряд направился на север.

Ближе к полудню погода испортилась. Солнце исчезло за слоем облаков. С востока задул ледяной ветер. Тяжелое свинцовое небо висело над головами, грозя в любой момент разразиться дождем или мокрым снегом.

Краск гнулся под порывами ветра и все глубже натягивал капюшон. А вот Балласу ветер нравился. Пусть он бил в лицо, едва не срывая кожу, пусть забирался под плащ, пронизывая холодом до костей, – но этот же ветер освежал его, выдувая из головы остатки снотворной мути. Баллас чувствовал себя несравненно лучше. Глаза уже не болели от света, тошнота прошла. Он дрожал – но от холода, а не от лихорадки.

Однако Баллас понимал, что они не сумеют пройти пешком все восемьдесят миль, отделяющие их от Грантавена. Ему одному такая задача была бы под силу, а вот Краску – навряд ли.

Несколько часов они шли молча. Потом Баллас сказал:

– Здесь есть поблизости какие-нибудь фермы?

– Одна, милях в десяти, – ответил Краск, кивая на восток. – А что? Надеюсь, ты не собираешься там останавливаться? Не стоит показываться на глаза людям. Думаю…

– Не собираюсь, – перебил Баллас.

– Будем спать на улице?

– Угу. – Баллас кивнул и поглядел на небо.

– Тогда на кой тебе ферма?

– Нам нужны лошади, – буркнул Баллас. – Там найдется три штуки?

Краск кивнул под своим капюшоном.

– Но у не хватит денег…

– А мы не будем их покупать.

Они продолжали путь. Баллас то и дело оглядывался по сторонам, но вересковье было пустым до самого горизонта. Голая равнина – лишь в отдалении несколько чахлых рябин из последних сил цеплялись корнями за влажную землю. Даже небо было пустым: ни одной птицы, хотя бы самой захудалой вороны. Кроме них троих, на вересковой пустоши не было ни единой живой души. Это обрадовало Балласа. Нет живых – значит нет врагов. По правде сказать, он не считал Краска и Эреш друзьями или хотя бы союзниками, но сейчас они были запуганы и не представляли опасности.

Баллас покосился на Краска.

– Есть что-нибудь выпить?

– Тут река рядом, – отозвался старик.

– Я не о воде, – буркнул Баллас. – У вас есть виски? Или коньяк?

– Нет. – Краск покачал головой. – Мы с Эреш редко пьем. На болотах лучше оставаться трезвым. Один неверный шаг – и…

– А еду какую взяли? – перебил Баллас.

– Никакую.

Баллас резко повернулся к нему.

– Я же велел приготовиться к путешествию. Вы собирались воздухом питаться?

– У нас в кладовке было хоть шаром покати, – ответил Краск с ноткой раздражения. – Я собирался этим утром сходить на рынок, но, как ты сам понимаешь, не смог. По ряду причин. – Теперь в его голосе промелькнул сарказм. – У нас есть леска и крючки, хотя рыбак из меня не очень… Угрей я ловить умею, потому что в болоте это просто. А вот…

– Я наловлю рыбы, – сказал Баллас, утомленный его болтовней.

Когда начали сгущаться сумерки, путники расположились в небольшой известняковой пещере на речном берегу. Краск набрал рябиновых ветвей и сложил костер. Баллас отыскал палку, привязал к ней леску и насадил червя на крючок. Спустившись к реке, он закинул удочку в темную воду. Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз рыбачил, и это немудреное занятие неожиданно показалось очень приятным. Баллас тихо сидел на берегу, глядя на реку и ожидая, когда дернется поплавок.

Некоторое время спустя Баллас оглянулся на лагерь. Краск дремал, привалившись к стене пещеры – так, словно не собирался спать, но задремал помимо собственной воли. Эреш сидела возле огня, скрестив ноги. Девушка смотрела в сторону Балласа, но в тусклом свете тот не мог понять, глядит она на него или просто на реку. Долгое время она сидела неподвижно, потом шевельнулась.

– Я убийца, – тихо сказала Эреш. – Сегодня утром я лишила человека жизни…

– И что? – буркнул Баллас. Эреш помолчала.

– Я убийца, – повторила она. – В свободные часы я часто воображала, кем могла бы стать. Какую профессию могла бы выбрать, как могла бы прожить свою жизнь. Но мне не могло прийти в голову, что я стану убийцей. Это не дает мне покоя.

– Чушь, – сказал Баллас. – Стражи могли убить тебя и твоего отца. Тебе пришлось выбирать между жизнью и смертью. – Он пожал плечами. – Возможно, тебе больше никогда не представится такой простой выбор. Нет ничего дурного в желании жить.

Тишина. Лишь потрескивал огонь и речная волна тихо шелестела о берег. Леска внезапно натянулась. Рыба? Или просто течение?

– А ты ничего не чувствуешь… из-за стражей? – спросила наконец Эреш.

– Нет.

– Их матери и отцы будут горевать. Может быть, у них есть семьи. Жены, дети…

– Тогда им следовало вести себя осторожнее.

– Осторожнее?

– Семьи – их забота. Если они избрали профессию, которая предполагает риск для жизни… если они ведут себя безрассудно, тогда горе семей – их вина, а не моя. Я никого не заставлял становиться стражами. Я не просил меня ловить вместо того, чтобы просто прикончить. Они сваляли дурака. За это и заплатили. И их семьи тоже.

– Отец прав, – печально сказала Эреш. – Ты жестокий человек. И тебе наплевать на чужие страдания. Твое преступление – оно было очень страшным, да? Церковь охотится за тобой, потому что ты совершил какую-то ужасную жестокость?

– И что с того? – рявкнул Баллас. – Не говори о жестокости так, будто это что-то необычное. Грязное, постыдное или злое. Жестокость повсюду, женщина. Каждая птица, зверь и насекомое жестоки. Убийство – самая обычная вещь. Не убивать – вот что странно. – Он сплюнул в реку. Потом заметил в небе черный силуэт птицы: над рекой парил ястреб. – Смотри, – сказал Баллас, кивнув на него. – Скажи мне, что ты видишь?

– Ястреба.

Птица спикировала вниз и пропала во тьме.

– А теперь скажи, о чем ты думаешь?

– О птицах, которые станут его добычей, – ответила Эреш.

– Тебе их жаль?

– Да, конечно.

– И ты осуждаешь ястреба?

– Нет.

– Этим утром ты была такой же птицей. А стражи – такими же ястребами. Ты была жертвой, они – хищниками.