Диана Гэблдон - Гуманный убийца

— Можешь взять его обратно, — сказал он. Сунул руку под камзол и принялся расстегивать замысловатые пряжки и лямки, удерживавшие секиру у него на спине. — Мы ушли достаточно далеко, теперь церковь отца Шайцена не услышит, как она упадет.

Сказав так, он отчаянно сморщился. Секира полетела на камни, издав ужасающий звон, отчетливо похожий на погребальный.

— Камни не слышат, — проворчала Мэдди, наклоняясь и могучей рукой подбирая секиру. — А если бы слышали, они уловили бы, как ты обгаживаешь собственные штаны. Потому что если ты еще раз проявишь неуважение к моему оружию, я кишки тебе выпущу.

— Ну, не обижайся, Вольфрайц.

— Вульф, — мрачно перебила Мэдди. — Мой топор зовется Вульф! Только вы, благочестивые недоноски, называете его Вольфрайц.

— Вульф, — повторил он. — Это оружие могучее и непреклонное, с легкостью способное вытерпеть несколько мгновений земных объятий. — И он жизнерадостно подмигнул северянке. — Ведь этот топор сработали самые искусные руки на всем Севере.

— Ну-у-у… — проворчала она. Ее зрячий глаз неустанно обозревал все кругом. — Мы ведь теперь далеко?

— Да, — кивнул он. — А что? — И тотчас съежился, потому что свободной рукой она подхватила свое облачение. — Ой, господи, только не делай это прямо у меня на глазах! Может, спрячешься хоть за кустик или еще куда?

— Чешется, — бесхитростно ответила Мэдди.

Он хотел возразить еще, но все заглушил треск рвущейся ткани. В мгновение ока Мэдди сдернула одеяния и скомкала его в кулаке. Нитц пытался отвернуться, но и того не смог, по обыкновению завороженный открывшимся зрелищем.

Грубая кожаная одежда, призванная облекать ее тело, давным-давно потерпела поражение, оставшись висеть тонкими, неслыханно упрямыми полосками. Видимые части обнаженного тела — а видно было немало — сплошь испещряли шрамы, свежие синяки и сине-черные татуировки, прихотливо змеившиеся по ее бокам и от плеч до самых запястий. Это было сущее торжество мышц, равно как и зримое свидетельство того, сколько крови, языческой и не только, ей довелось пролить.

На этом монументе физической мощи положительно терялись жалкие следы его, Нитца, рукоделия: повязки, наложенные здесь и там, и рваные шрамы в местах, где расползлись неудачно сделанные им швы. Выглядело все это не результатом лекарских усилий, а просто-таки надругательством над совершенством.

Впрочем, хорошенько задуматься на эту тему Нитцу не удалось. Глаза его заполонила чернота — это Мэдди швырнула ему свое одеяние.

— Штопать пора, — сказала она.

Он выпутался из широченных полотнищ как раз вовремя, чтобы увидеть, как она сдергивает головной убор монахини, вываливая на спину обильную гриву спутанных каштановых волос. Нитц поймал шапочку удачнее, чем облачение, и возблагодарил про себя неведомого святого, присматривавшего за портными: капор был крепкий, и она его не порвала. А то был уже случай, когда он его несколько месяцев потом восстанавливал.

— Тебе не приходило в голову купить хоть рубашку или что-то такое? — спросил он, сворачивая одеяние и засовывая под мышку. — Меньше внимания привлекало бы.

— А с чего бы мне стараться привлекать меньше внимания?

— Ну, драться меньше пришлось бы.

Она только моргнула, не слишком понимая, в чем дело.

— Я хотел сказать — мне пришлось бы драться поменьше. А кроме того, здесь, в королевстве, женщины одеваются в соответствии с цивилизованными приличиями.

— «Цивилизованность» — понятие относительное.

— В смысле?

— В смысле, у кого лучше оружие, тот и начинает всем объяснять, что такое цивилизация.

— А-а…

— Рубашка может загореться, — ответила она, поудобнее перехватывая топор. — Если мы идем убивать дракона, мокрая кожа лучше защитит от огня.

— Мы? Какие еще «мы»?

— Так ты что, не идешь?

— Иду, как же иначе, но я думал, что драться будешь в основном ты. — Нитц кашлянул. — Ну, как обычно.

— Прячешься за спиной женщины, — хмыкнула Мэдди. — То-то твой папаша гордился бы.

— Может, и гордился бы, — сказал Нитц. — Если бы видел, за каким чудищем, ошибочно называемым женщиной…

Спускаясь с холма, Нитц подумал, что эти последние слова были не так уж верны. Папенька уж точно не обрадовался бы, увидев, как он поспевает за размашисто шагающей северянкой. Впрочем, возможная ругань Нитца не особенно беспокоила. Он успел обрасти достаточно толстой шкурой. И больше не обращал внимания на оскорбления и насмешки, густо сыпавшиеся на него от встречных всякий раз, когда Мэдди не слышала. И не могла тотчас дотянуться.

Другое дело, что отец обыкновенно выражал свое недовольство отнюдь не словами.

— Ну так и где последний раз видели этого дракона?

— На западе, если карта не врет, — сказал Нитц.

— Отлично, пошли.

— Так мы все говорим.

Дорога перед ними тянулась вдаль без конца. Через холмы и леса, покрывавшие покинутую богом страну. Позади простирала свою тень церковь отца Шайцена, пряча от Божьего ока постыдно мирные земли. А сверху за Нитцем следил немигающим каменным взглядом его отец.

— Слушай, я понимаю, что вроде как накосячил, но это было добросовестное заблуждение.

Армеция не слушала.

— Ну нельзя же меня за это винить!

Армеция его за это винила.

— Во имя Божьей любви! — простонал Леонард. — Позволь хоть положить этот проклятый валун!

Она обратила на него взгляд, в котором мешались лед и адская сера. Леонард, скрючившись, удерживал на себе обломок скалы. Презрительно фыркнув, Армеция отвернулась и небрежно махнула рукой.

— Разрешаю, — сказала она. — Но только до тех пор, пока не подыщу что-нибудь потяжелее! — И пальчиком указала вниз. — Ленни, положи.

Валун гулко бухнулся наземь. Рыцарь выпрямился, и позвонки щелкнули, становясь на места. Армеция нахмурилась, но причина была не в нем, а в ней самой. Она понимала, что продолжает это делать без какой-либо внятной причины. Он уже успел превзойти всякую боль.

«Ты способна воскресить человека из мертвых, но не можешь вылечить больную спину, — ругнула она себя. — Вполне заслуживаешь костра. — Она потерла плечо. — Ну по крайней мере, хорошего подзатыльника».

— Честно, я вообще не пойму, что ты так разволновалась, — сказал Леонард. Он повел шеей, и та затрещала еще громче спины. — Я всего лишь твоим приказаниям следовал! — Он воздел палец, подчеркивая сказанное. — Закон первый: защищать полукровку.

— А второй?

— Следует за первым.

— Закон второй, — с тихим бешенством повторила она, — гласит: защищай книгу! Поскольку упомянутая полукровка к ней некоторым образом неравнодушна! Кто знает, что они там теперь с ней делают?!

Мысль о том, что нежные страницы сейчас, возможно, листают чьи-то грязные лапы, а крысиные глазки кощунственно обозревают каллиграфически выписанный текст, заставила ее содрогнуться.