Елена Первушина - Умри, ведьма!

Потом ей прямо-таки пришлось обнять Сайнема покрепче для того, чтобы перестать трястись от страха.

В трактире Десси хлебала горячее вино, как лошадь, и даже по-лошадиному фыркала после каждого глотка. Лицо у нее было злое и отрешенное.

— Ты, ведьма, лучше здесь ночуй, — предложил заботливый Карстен. — Незачем больше на холод соваться.

— Угу, — поддержал его Сайнем. — Вы возвращайтесь, мы завтра приедем.

Радка ахнула. Остальные проглотили языки.

И тут Десси неожиданно прыснула в кулак.

— Приедем, приедем, — подтвердила она. — Завтра. К вечеру.

Ночные чудеса продолжались. Сайнем полагал, что знает все об этой стороне человеческой жизни, но той ночью с ним случилось что-то небывалое. Шеламка не воспользовалась ни одной женской хитростью для того, чтобы убедиться в его любви и в своей над ним власти. Не забросила ни одного из тех крошечных якорей, что так легко входят в мужское сердце, так надежно привязывают его к женщине и потом, в момент расставания, так изящно рвут его на части. В их близости не было ничего от борьбы лицом к лицу. Она не сорвала с его губ ни единой клятвы и ничего не пообещала сама. Все, что она могла отдать, она отдала безо всяких обещаний и условий. Десси просто от души радовалась, что у них есть этот вечер и они могут целиком и полностью посвятить его изучению способности их тел к взаимному наслаждению.

В Лунево Гнездо они вернулись далеко за полдень, притихшие и немного удивленные.

— Я с богами водить дружбу не собираюсь! — заявила Десси Дудочнику.

Они сидели в одной из клетей. Дудочник — на сундуке, Десси — за ткацким станком. Вокруг на распялках из ивового прута сушились, источая слабый сладковатый запах, заячьи шкурки — результат чужанской охоты. Две жаровни с тлеющими углями плохо согревали комнату, но шеламка предпочла беседовать здесь, а не на кухне. Обычный ткацкий станок был сейчас в починке — сломался валик, на который накручивали полотно. Десси работала по старинке на деревянной раме, на которую навешивала нити основы и, чтобы ровно висели, привязывала к каждой камень. Ведьма снова была не в духе — с такой свирепостью дергала челнок и опускала набилку, подравнивая нити утка, и громыхала камнями так, что казалась маленькому человечку по меньшей мере валькирией, ткущей боевой стяг.

— Богов можно понять, — улыбнулся он. — Боги хотят существовать, а для этого им нужно порождать мифы и легенды. И это даже неплохо. Любое сильное государство должно иметь своих богов с ясно различимыми лицами, характерами и атрибутами.

— Чего?

— Знаками. И чем меньше их будет, тем лучше. От тысячи богов Пантеона толку мало. Каждый верит в своего, и все тянут в разные стороны. Четыре бога — гораздо лучше. Защитник. Судья. Кормилец. И Шут.

— Меня это не касается. Я им не верю.

— Тебя, может быть, и не касается. А как быть с той, что ждет тебя за Мечом Шелама? Может быть, ее мнением тоже стоит поинтересоваться?

— Чего нет, того нет.

— Не скажи. То, чего ты хочешь, где-то существует. Точнее, известно где. И если ты согласишься стать частью мифа…

— Мне противно тебя слушать!

— Потому что ты сама об этом думаешь. Люди Королевства никогда по-настоящему не враждовали с чужанами. А вот Армед и его брат — враги до гроба. Старые добрые времена кончаются. Королевству придется либо поглотить земли чужан, либо погибнуть. Благополучие Королевства зависит от твердости королевской власти. А власть короля зависит от легенд, которые о нем слагают. И если ты…

— Да знаю я, что всем не терпится за королевский хвост подержаться!

— У Кельдинга нет хвоста. И никогда не будет. В этом-то все и дело. Времена королей-оборотней проходят, наступают времена королей-людей. А уж раз король — человек, то и боги должны стать людьми.

— Или люди богами? Не все подряд, разумеется, но трое каких-то пролаз… И теперь им нужна я. Для квадратности. Так?

— Вполне возможно.

— Тогда я тебе вот что скажу. Если они надеются, что кто-то всерьез поверит в ту белиберду, которую ты нес на конюшне…

— Почему белиберду? — перебил ведьму обиженный Дудочник. — Нормальный миф о появлении людей. Что тут белибердового?

— Да само это «появление людей»! — фыркнула Десси. — Как ты мог додуматься до такого?

— У любого народа есть похожие легенды, — важно возразил маленький человек.

— Значит, мир полон свихнувшихся людей.

— Постой, это уже интересно. А откуда мы тогда взялись, ты как считаешь?

— Из нужника, вестимо! Судя по тому, как мы себя ведем! — фыркнула Десси. — А если по правде, то сам вопрос дурацкий. — Она неожиданно отпустила набилку и задумчиво посмотрела на Дудочника. — Вот ты свои истории сам сочиняешь?

Тот в смущении помотал головой:

— Нет конечно, ты же знаешь. Пересказываю чужие. Иногда что-то меняю. Соединяю одно с другим. Ну как камни на ожерелье. Их надо выбрать, огранить, каждый повертеть, посмотреть, какой стороной вставлять в оправу, найти место. Вот и я так же. Один раз увидел одно, другой раз услышал другое, потом сложил вместе десять-двадцать крохотных случаев, поймал какую-то общую нить — вот и история.

Десси улыбнулась:

— Видишь, сам все сказал. Вот и с нами так же. Мы не появляемся, просто превращаемся один в другого. Когда в мире были лишь камни, мы все были камнями, когда появилась трава — мы стали травой, появились птицы и звери — мы были птицами и зверями. Все бесконечно превращается, кроме Меча Шелама. А Меч лишь поворачивается.

— В это верят шеламцы? Ты в это веришь?

Десси снова сердито грохнула камнями:

— Сегодня что, вечер дурацких вопросов? Я это видела и делала. Как я могу в это верить? И вообще, пока ты тут болтаешь что ни попадя, они там жаркое сожгли.

Дудочник проводил шеламку глазами, вздохнул и печально замурлыкал под нос: «И на груди его светилась медаль за город Марракеш…»

На свадьбе настоял все тот же Карстен. Поймал как-то Сайнема в коридоре и спросил напрямик:

— Ты жениться хочешь?

— Не знаю, — честно ответил тот. — Не думал еще.

— Ты женись, — посоветовал Карстен. — Женись, не пожалеешь.

Сайнем подумал и решил, что он, пожалуй, и вправду хочет. Любовь украдкой не подобала ни ему, ни Десси — взрослые люди как-никак. Кроме того, если спать по отдельности, то на любовные баталии времени еще хватает, а вот на долгие беседы в постели о том, что оба успели повидать на этом свете, — уже никак, да и нырять во второй раз за ночь под холодную перину… проще жениться.

Десси выбрала из графских сундуков золотисто-бурое платье из крашеного ольховой корой и луком сукна. На рукавах были вшивки из темно-красного бархата с золотой нитью. Но главным украшением платья был мех — лисья опушка вокруг ворота и снизу — от колен до подола. К платью нашлись шесть бронзовых браслетов и очелье с узором из виноградных гроздьев. Судя по тому, что платье пришлось расставить в груди и на бедрах, оно вполне могло принадлежать Энвер. Сайнема наряжали чужане и навесили на него столько оружия, что он тихонько позвякивал при каждом шаге.