Виктор Некрас - Ржавые листья

— Но… возвращаться с полпути… это не измена ли?

— А ты громкими словами не кидайся, воевода Борута, — процедил Мстивой, так выделив слово «воевода», что Борута вмиг вспомнил про свой происхождение из простых воев. — Как по-твоему, сколь народу за тобой пойдёт, без меня-то? Сотня-другая, не более.

На челюсти Боруты вспухли желваки, он весь напрягся и несколько мгновений князь и воевода мерили друг друга взглядами, пока, наконец, Борута не отвёл глаза.

— Вот так-то лучше, — удовлетворённо сказал Мстивой Ратиборич. — Ступай, воевода Борута.

Стан овручского войска притих около стен Орехова — вои чего-то ждали, а чего — не ведали сами. Воевода Борута, опередив войско, уехал в Орехов, а вернулся оттоль как раз к подходу главных сил и был мрачнее тучи. А после дал непонятный приказ — вставать станом. Это у Орехова-то, всего в дне пути от Овруча? Для привала рановато — суточный отдых даётся войску раз в семидицу. Осаждать Орехов незачем — там свои, сам князь Мстивой Ратиборич. Он и сам с ними в поход… хотя вот этого-то как раз и не видно. И на стану князь не появляется… непонятно, словом, ничего.

Князь Мстивой Ратиборич приехал на стан овручской рати к вечеру. Вои встретили его недоумевающим молчанием и встревоженными взглядами, а когда он подъехал к шатрам воеводы Боруты, первым делом в глаза ему бросилась их пустота и безлюдность. И возле берега не было красной воеводской лодьи.

— Постой-ка, парень, — уже зная ответ, остановил князь проходившего мимо воя. — А где ж Борута-то-воевода?

— Ушёл воевода, — хмуро ответил вой, пряча глаза. — Только что ушёл вниз по Ужу на двух лодьях.

Эх-ма. Это стало быть, не стал дожидаться воевода Борута спесивых княжьих приказов. Забрал самых верных и ушёл к радимичам — ибо куда ещё можно ему прийти вниз по Ужу?

Мстивой Ратиборич не сомневался, что у Боруты всё было подготовлено с утра и теперь его вряд ли догонишь. Князь попытался прикинуть, сколь народу увёл с собой воевода Борута — выходило меньше сотни. Да хрен с ним! Тех семи сотен, что остались, хватит для того, чтобы перекрыть все пути к Овручу и Искоростеню, и сухие, и водные и усилить межевую стражу. Киевскому великому князю будет не до них. А коль он устоит, то будет настолько слаб, что его добьёт он, князь Мстивой Ратиборич, а не сиворылый лапотник Борута. И Киев с землёй сравняет тоже он. А не устоит Владимир — и того лучше. Опять-таки древляне будут сильнейшими.

— И что ты думаешь делать теперь? — остро глянула на мужа Цветана. — Может, ещё не поздно?

Князь вздрогнул, выходя из задумчивости.

— Чего? — туповато переспросил он, непонятливо глядя на жену.

— Я говорю — может, помочь радимичам ещё не поздно?

— Поздно, — отверг решительно Мстивой Ратиборич. Он не стал пространно объяснять жене, почто нельзя. Она — не Борута, она и без пояснений должна понимать и принимать волю мужа. Так и случилось — она только кивнула и больше не возражала. Сказала иное:

— А коль побьёт Волчий Хвост радимичей, а там с ними наши окажутся, древляне. Не пойдёт Владимир Святославич на нас со всей силой?

— А что… — задумался невольно Мстивой Ратиборич. — Байстрюк этот, он может. Случай ему в самое место. И сломит остатки древлянской силы…

Он задумался. Потом поднял голову, глянул на жену решительно и обречённо.

— Сам к Владимиру поеду, — процедил он. — И на дань соглашусь, и от княжения откажусь. Ряд подпишу на полной его воле. Пусть в Овруч наместника шлёт. Тогда пронесёт.

Степь. Зелёный разлив неудержимым росплеском вытянулся от Буга с заката и без конца на восход, от Роси, Оскола и Оки с полуночи до самого моря Русского до железных стен и корней Белых гор Кавказа. Холмистые равнины степей перемежены частыми перелесками-колками, глубокими, поросшими чапыжником балками. А в поймах рек степных в три яруса громоздятся непроходимые заросли-плавни, в коих кочевники и вовсе не ходят. И доселе живут там, в этих плавнях степные оседлые славяне — осколки великого народа, те, кого на Руси уже зовут козарами, в память о некогда могучей державе. А степь эти люди зовут мужским именем — степ. А кочевники-печенеги — Канглы-Кангар!

Вторгшиеся из-за Волги сто лет тому печенеги после долгой войны потеснили в приморских степях козар, обрушили в небытие державу донских славян и прочно обосновались в Диком Поле меж Днепром и Доном. Тут и кочевали сто лет восемью коленами, но за последние годы многое изменилось.

Много батыров погибло под стенами Саркела, Итиля и Киева, сгинуло в Болгарии и Фракии, полегло от мечей Святослава и его воев. Пал у Днепра бек-хан Джура, ушёл на Русь и не вернулся бек-хан Илдей, где-то возле русской межи ходит со своими кочевьями хитрый и молчаливый Кучуг. Верный друг Святослава Игорича, бек-хан Радман со своим войском погиб на Волге, пытаясь спасти от распада последний обломок козарского величия — крохотное степное княжество хакан-бека Фаруза. Хорезмийские сарты взяли Итиль, и призрак былого могущества Козарии канул в небытие. А в степи ныне осильнел главный ворог Руси и убийца Святослава, бек-хан Куря, что принял ныне звание хакана.

Стан хакана Кури раскинулся у самого берега Северского Донца.

Вестоноша великой княгини Ирины подъехал к столице Кури поздно вечером, когда солнце уже почти скрылось за окоёмом. Но в степи было ещё светло — вечерняя темнота в этих краях падает внезапно и стремительно — саму ставку хакана вестоноша разглядеть успел.

Многоцветная широкая россыпь шатров, обнесённая кольцом из телег. А внутри этого кольца — тын и клыками торчат вверх острые пали. Вестоноше захотелось протереть глаза — внутри тына высилось не менее десятка деревянных теремов славянской рубки. Каменные подклеты, волоковые окна, кровли, крытые степным камышом за неимением досок для лемеха. Вестоноша невольно покосился на своих спутников — двух молчаливых угрюмых печенегов, поёжился и спросил, стараясь, чтобы не выказать лишнего любопытства:

— А терема эти… кто строил?

— Холопы, — оба печенега хорошо понимали и говорили по-славянски, хоть и старались не говорить лишнего — пустая болтовня у степных воев не в чести.

Ну вестимо, холопы, кто ж ещё. Вестоноша чуть подумал, вдругорядь покосился на степняков и воздержался от нового вопроса: кто живёт в теремах летом, когда хакан кочует.

Меж шатрами и теремами то и дело мелькали всадники — улиц здесь не было и в помине. Женщины и дети не таращились на вестоношу, как на диво дивное. Подумаешь, невидаль — всадник в славянской одежде.

Внутрь тына их пустили свободно, в воротах даже стражи не было. Ну и верно, — от кого Куре здесь стеречься. К его орде хоть и прибилось много беглых воев из иных родов, особо от Радмана, а всё ж таки большинство тех, кто в его ставке живёт — его родня, хоть и не кровная.