Виктор Некрас - Ржавые листья

Ольстина Сокола носило по всей Руси и окрестным странам. Он бился в войске Святослава с козарами и печенегами, болгарами и греками, аланами и готами; дрался у Дедославля и Саркела, у Итиля и Семендера, в той и в другой Булгарии; тонул в море у Тьмуторокани и мок во всех реках Дикого поля, ходил по скользким от крови склонам Планин и Кавказа, насмерть стоял у Адрианополя, Никополя, Преславы и Доростола, зимовал и голодал на Белобережье, искал изрубленное тело Святослава на Хортице.

После гибели Князя-Барса Ольстин ушёл из Киева в Дикое поле с двумя сотнями «козар» — так уже начали называть донских славян, что долго жили под властью хакана Козарии. Бился на развалинах Итиля против хорезмийских сартов, воевал на среднем Дону с хаканом Курей, ходил на Планины — в помощь Самуилу Шишману. Сокола носило по окраинам Степи — Волга, Кавказ, Дунай, Климаты, Планины…

Вернулся Ольстин на Русь только года два тому вместе с семьёй и своей невеликой ратью из «козар», в которой, однако, все вои словно родились с клинком в руке.

Всю жизнь он дрался за Русь, дрался с иноземными находниками, охранял межи Киева. И вот теперь судьба вдруг впервой бросила его против своих.

А Волчий Хвост, меж тем, приподнялся на стременах, замахал рукой и заорал так, что шарахнулся конь Сокола, а сам Ольстин от неожиданности прокусил губу до крови:

— Эге-гей! За Песчаной! Радимичи!

— Чего тебе, киянин?! — донеслось в ответ не слишком дружелюбно.

— Воевода Твёрд с вами ли?!

— Здесь!

— Созови!

На несколько времени упала тишина, только конь Волчьего Хвоста нетерпеливо сопел да переминался с ноги на ногу. Ольстин Сокол вновь подъехал рядом и смотрел на Военега Горяича с лёгким любопытством.

— Здесь я! — отозвался, наконец, из-за реки ещё один голос, столь же недружелюбный, как и первый. — Кому там нужда до меня?!

— Волчьему Хвосту! — рявкнул в ответ киевский воевода.

— Военеже?! — в голосе Твёрда послышалось неприкрытое ликование. — Ты ли?!

— А то кто ж? — отозвался Волчий Хвост уже спокойно — утреннее эхо хорошо разносило голос над водой. — Перемолвиться бы, а, Твёрд Державич?

— А ты приезжай, пошепчемся, — чуть насмешливо бросил в ответ радимский воевода.

— И то, — Волчий Хвост вдруг толкнул коня каблуками. — Еду! Принимай гостя.

И на глазах у изумлённого Ольстина Сокола воевода вскачь свалился с взлобка, свалился в реку и исчез в стремительно редеющем тумане.

За минувшие десять лет Твёрд не переменился ничуть — всё то же узкое, лицо с тонкими чертами, длинные вислые усы и голый, как колено, подбородок. Полноты — ничуть, весь словно из одного куска дерева вырублен. Только в чупруне седых волос прибавилось, да в пепельных глазах глубочайшая усталость, да сетка тонких морщин вокруг глаз, да глубокая складка у волевого тонкогубого рта.

После гибели Святослава, когда на Руси наступило затишье, Твёрд ушёл с княжьей службы и уехал в радимскую землю. И в Киеве больше не появлялся. По его словам, ему нечего было делать у князя, что не смог отомстить за смерть отца — роднёй бы поступился ради чести Твёрд Державич, что и сам был княжьего рода, из своих, радимских князей, владений его вполне хватило бы для того, чтобы ему безбедно пожить всю жизнь, да и детям с внуками — тоже.

В свару меж Святославичами Твёрд не мешался, но когда радимичи на вече порешили отпасть от Киева, он был одним из первых.

— Княжичу Твёрду! — Волчий Хвост выбрался из реки, приподнял над головой шелом. Твёрд не двинулся с места, так и остался стоять на берегу, расставив ноги, склонив непокрытую голову чуть набок и уперев руки в окольчуженные бока. За его спиной вои уже натягивали луки, беря киевского воеводу на прицел.

— С коня-то хоть сойди, — насмешливо бросил радимский боярин.

Волчий Хвост перекинул ногу через луку седла и грузно сполз на землю.

— А отяжелел-то, — всё так же насмешливо сказал Твёрд, лукаво искря глазом — в нём самом жира не прибавилось ни капельки, как был сухим и жилистым, так им и остался. — Ну здравствуй, что ль, дух степной.

— Здорово, лешак радимский, — хрипло рыкнул Волчий Хвост. Обнялись, хлопая друг друга по плечам. И киянин успел шепнуть. — Разговор есть.

— Пошепчемся, — тихо ответил радимич.

В первый миг, когда Военег Горяич бросился с конём в реку, Ольстин не знал, что делать. Тайный наказ Владимира Святославича мало не бросил его вслед за Волчьим Хвостом — догнать и зарубить на месте. Но через миг удержался.

Ничего не случится. Хотел бы воевода изменить — давно бы уже это сделал.

Сокол ждал. Это он умел.

В шатре Твёрда было тихо, от свечей пахло перегретым воском, полог был отброшен и в проём несло запахом весенних цветов.

Радимич разлил в кубки вино:

— Выпьем за встречу, друже.

Волчий Хвост осушил кубок одним махом, повозился, устраиваясь на войлочной кошме — сидели на земле, степным навычаем, ещё при Святославе перенятым. Глянули друг другу в глаза и одновременно отвели взгляды.

— Что ж ты делаешь-то, побратим? — вполголоса спросил Волчий Хвост, не подымая глаз. — Ты ж всегда…

Он замолчал. Поднял глаза — лицо Твёрда странно кривилось.

— Всегда… Значит, не всегда, Военеже. Ты меня увещевать приехал?

Твёрд странным образом был одновременно зол и весел.

— Что-то вроде того, — Военег Горяич усмехнулся. — Ты уже знаешь, что Свенельд… погиб?

— Когда? — выдохнул Твёрд, опуская на кошму уже поднесённый ко рту кубок.

— На днях. Что, не ждал?

— Отколь знаешь?

— Так это я его и…

У Твёрда отвисла челюсть, он нерешительно мигнул.

— Да нет, я его не убивал, — Волчий Хвост поморщился, вспоминая. Он вкратце рассказал Твёрду обо всём. Боярин несколько мгновений глядел на него, вытаращив глаза, потом схватил со стола кубок и выплеснул вино в рот.

— Ну ты и гад, Военег, — процедил он.

— Какой есть, — хмуро ответил Волчий Хвост, буравя друга взглядом. — А ты сам-то…

— А что — я? — взъярился Твёрд.

— Ведомо тебе, что ваши уже хакана Курю на подмогу позвали с войской силой? Где твоя честь, княжич Твёрд?

— Оправданий ищешь?! — бешено глянул боярин. Его рука сжала кубок, побелела кожа на костяшках пальцев — вот-вот лопнет.

— Ага, ищу, — Волчий Хвост кивнул. — Только не оправданий, а выхода. Не хочу я с тобой биться, Твёрд.

Радимич глянул на воеводу коротко и беззащитно.

— А ты разве?..

— Именно. Владимир на тебя послал. Видно, почуял что-то.

— Что почуял?

— Да обрыдло мне у него на службе. Пиры да похвальба, а дела настоящего, такого, как при Князь-Барсе, нет. И чую я, друже, недолго мне гулять осталось. Не простит мне Святославич чёрного прапора над Ирпенем.