Виктор Некрас - Ржавые листья

Конец.

Твёрд стиснул зубы и нахлестнул коня — умирать надо на скаку, чтоб ветер бил в лицо.

А конница киян уже налетала…

Конница летела, с гулом и грохотом сотрясая землю и приминая бушующие на ветру травы, Лют скакал где-то рядом, доспехи встречных воев искорками вспыхивали в расплывающейся хмаре, качалась, словно пьяная, степь…

Степь?..

Стрела прилетела с пронзительным визгом — русская стрела, русская! Земля с маху встала на дыбы и ударила по лицу, куда-то исчез конь вместе с седлом, мир раскололся на части в ослепительном сполохе. Чёрные крылья взлетели за спиной. Сияющие ворота вырия бесшумно распахнулись навстречь, и белые крылья за спиной дев-воительниц…

Кованая железная скурата разлетелась вдребезги. Сила удара о землю опрокинула Ольстина Сокола навзничь, разбросав в стороны руки, а над ним, сшибаясь, потоком проходила в обе стороны конница — русская конница, русская!

Лют птицей пал на простёртое тело отца, не глядя на коловерть творящегося опричь конного боя, припал к холодному железу доспехов.

«Козары» Ольстина, даже после гибели вожака, одним ударом смели летящих навстречь конных радимичей, коих, к тому ж, было втрое раза меньше. Зверея от пролитой крови и жажды мести, Ольстичи обогнули холм и врезались в правой крыло отходящей пешей рати Твёрда. Пешцы дрогнули… и побежали.

Бешеная свистопляска железа распалась, разлетелась посторонь, и Волчьего Хвоста вместях с верным Самовитом вынесло к Твёрду.

Военег опустил уже занесённый меч и, сглотнув колючий комок в горле, глухо и хрипло сказал:

— Ты проиграл, брат. Сдавайся.

А в речке творилась кровавая каша. Бегущая в ужасе орава радимичей достигла стоящих на стрежне лодей. Полностью перехватить мелководье Келагаст и Гюрята не смогли, но под обстрелом её держали. Густым дождём сыпались стрелы и сулицы, варяги рубились с радимичами по грудь в воде.

Твёрд, помедлив миг, вдруг перехватил меч обеими руками и с маху переломил его о кованый наколенник. Отшвырнул обломки в разные стороны, закрыл лицо руками, молча повалился вперёд и уткнулся лбом в гриву замершего коня.

Один за другим стали бросать оружие и его вои. А махальные на берегу уже давали отмашку лодейной рати — сопротивляться было уже некому. Копья, мечи и топоры опустились.

И грянул гром!

Потемнелое небо пересекла ветвистая золотая молния. Перун был доволен своими детьми. И теми, и другими.

Рванул ветер. Крупные капли густо посыпались из тёмно-лиловых туч.

К вечеру гроза стихла. Трава и листва бодро зазеленели, притягивая глаз. Железо блестело тускловато. Сумрачные кмети радимской кованой рати, безоружные, но в латах, сгрудились у самого уреза воды. Твёрд стоял чуть в стороне, окружённый кметями Волчьего Хвоста. Волчий Хвост подъехал неестественно прямой и бледный, как смерть. Рядом, сгорбясь в седле, словно зверёныш зыркал в сторону радимичей покраснелыми глазами Лют. Ещё дальше толпились «козары» Сокола.

Военег Горяич помолчал, оглядывая полон, потом разомкнул губы, что стали неподъёмно-тяжёлыми:

— Вы свободны. Все.

За его спиной вмиг встал галдёж. Лют мгновенно распрямился.

— Ти-хо! — Волчий Хвост в два приёма перекрыл голосом все остальные. — Я сказал!

Келагаст равнодушно пожал плечами и зашагал к берегу, где стояли его шнекки.

Гюрята глядел непонятно и остро.

Лют протолкался к Волчьему Хвосту, напряжённый, как кибить лука. За ним держался старшой дружины Ольстина.

— Я требую крови! — ломким и звонким голосом выкрикнул Лют. — Они убили отца!

— Крови не будет, — покачал головой Военег Горяич.

— Я тож требую, воевода, — вмешался «козарский» старшой.

— Мало пролили, что ль? — поморщился Волчий Хвост. — Тех, кто его убил, всех порубили. И был бой… на вас нет бесчестья.

Лют вскинулся, но Волчий Хвост осёк его:

— Ты слышал, что твой отец перед боем мне говорил?! Не хватит ли родную кровь-то лить?!

Краем глаза он заметил, как кровь отлила от лица Гюряты, прикусил язык, но было поздно: слово — не воробей. Лют умолк. «Козарский» старшой несколько времени ещё показывал гонор, пока не натолкнулся на насмешливо-приглашающий взгляд Самовита.

— Отдай оружие! — потребовал кто-то из радимичей.

— Ну и наглец, — пробормотал Волчий Хвост. — Копьё на троих!

— А боярин?! — не унимался радимич.

— Он — мой гость, — едва заметно усмехнулся воевода.

— Пленник?

— Пусть так, — согласился Волчий Хвост.

— Тогда мы с ним.

В шатре двое воевод сошлись лицом к лицу, меряя друг друга взглядами:

— Намекаешь?! — свирепо процедил Гюрята.

— На что? — хмыкнул Военег Горяич. — На то, что князь родного брата убил? Так это и без моих намёков у всей Руси на устах.

Гюрята смолчал.

— Я слышал, у тебя в рати добрый коваль есть, — как ни в чём не бывало, сказал Волчий Хвост, бросая на холстину обломки Твёрдова меча. — Перековать бы надо.

От Ирпени до Киева недалеко — уже на вторые сутки после разгрома Варяжко увидел деревянные громады киевских теремов и крепостей, что взбирались на киевские горы, все в белой кипени садов.

Двое суток они впятером уходили от Военежичей, меняя на скаку коней. Варяжко понимал, что вои Волчьего Хвоста гнаться за ним будут вряд ли, понеже у волка сто дорога, а у того, кто его ловит — только одна. Но это не было поводом, чтобы медлить.

Теперь оставалось ждать — они затаились в полуверсте от Перевесища и сидели безвылазно в лесу, питаясь тем, что удавалось подстрелить. Варяжко с самого начала принёс жертву здешним Лесным Хозяевам, и местный леший теперь не то что их не тревожил, а наоборот — посылал дичину и отводил глаза досужим лесным бродягам.

И на третий день они дождались.

В растворённых городских воротах затрубили рога — Владимир с доезжачими и выжлятниками ехал на охоту за Перевесище под многоголосый лай псов, ржание коней и рёв рогов.

Весенний, недавно олиствелый лес приветливо шумел. Где-то далеко ревели рога, заливались лаем на зверином следу выжлецы. Князь Владимир спокойно покачал в руке рогатину, вслушался, выжидая. Трое доезжачих за спиной ждали, тоже изготовив оружие. Где бы и как бы ни пролегал путь зверя, его всё одно, в конце концов, выгонят прямо на князя — в этом не сомневался никто из них. А там, глядишь, и кому-то из них помимо князя выпадет удача.

Где-то в глубине леса раздался пронзительный визг дикой свиньи — кто-то уже взял первую добычу. Князь недовольно нахмурился и подтянул рогатину ближе — гон приближался.

Вои остоялись, переводя дух, и Варяжко осторожно раздвинул ветви:

— Здесь.