Виктор Некрас - Дажьбожьи внуки Свиток второй. Земля последней надежды

— Собери надёжных людей, если сможешь, — закончил Стефан. — Надо мост удержать… сможем, хоть свою сторону защитим от полочан, не пустим оборотня в Людин да Неревской концы…

— Сделаю, владыко!..

Этот не предаст — меж ним и Басюрой — кровь Басюриного родича. Сына. Такое не прощается.

Гридень выскочил за дверь, и епископ оборотил взгляд к служке, взиравшему на владыку со смесью восхищения и ужаса.

— Помолимся вместе, сыне…

А на мосту — толпа.

Видывал Великий мост и лучшие, и худшие времена, и не впервой ему было видеть, как Господин Великий Новгород сходился в диковечье конец на конец. Но хуже диковечья, чем восемьдесят лет тому — пока что не было.

Сошлись не конец на конец, столкнулись властная воля великого князя Владимира Святославича, ими же, новогородскими словенами на великий стол посаженного, и воля новогородского веча, мало не впервой едиными устами отвергшего великокняжью волю, а вместе с ней и чужого бога, распятого на кресте. Вывезли словене на мост пороки, оружные и окольчуженные дружины целили друг в друга из луков и острили копья. А с кривской стороны точно так же щетинились стальные рожны копия и стрел, щерились в усмешке лица киян из дружины Владимира Святославича. А кривская господа, которую погнобили сами же словене, собираясь под стягом того же Владимира на Полоцк, не смогла выстать против железной, подпёртой копьями и мечами воли великого князя, когда дружина его уже была в городе, уже на кривской стороне! Покусали тогда локти тысяцкий Угоняй, и верховный волхв Богомил Соловей… покорили себя за недальновидность…

Но кто же знал?!

Чем тогда окончило — знали все.

Теперь…

Теперь вновь сошлась на мосту — мало не впервой после тех лет! — совокупная воля. Запрудившая мост толпа кривского диковечья во главе с боярами Славенского конца. И немногочисленная, но сильная христианская господа всего Великого Новгорода — а где-то позади мелькают и бряцают мечи язычников, которых немеряно и в Людином, и в Неревском концах… и с того в невеликой — сотни две кметей — дружине гридня Кориата — тревога и неуверенность.

Тишина стояла такая, что на мосту, казалось, было слышно, как плещется в Мутной рыба.

Кориат тронул клоня каблуком расшитого бисером сапога, выехал вперёд, раздвигая кметей, ловя на себе неприязненные взгляды крещёной новогородской господы, той, что осталась верна епископу, Христу и Киеву. Мельком подумалось — ещё бы! Эти выкормыши Добрыни, Коснятина и Остромира навыкли мнить себя солью земли, а его и таких же гридней, что из кметей княжьей службой возросли — за грязь. Полову. А ведь Добрыня и сам гриднем когда-то был, пока в новогородскую господу не врос. А эти… они скорее признают власть полоцкого оборотня, чем ему, ливу, подчинятся… худородному…

— Эй, взметни! — позвал он громко, намеренно не выбирая слов. Мятежников презирал всегда, а наивысшей добродетелью воина всегда считал верность князю. Своему, понятно… И тот боярин тогда… осенью… родич славенского войта… доведись всё повторить, лив не изменил бы ни единого своего слова, ни единого жеста…

Кривичи ответили сдержанным гулом.

— Кто хоть у вас вожак-то? — Кориат остановил коня на середине моста, оторвавшись от своих, но и к кривской господе не приближаясь.

Кривичи разомкнулись, пропуская вперёд всадника на белом коне. Кориат в душе ахнул, внешне оставаясь спокойным. Славенский войт! Басюра! Сам!

— Ты! — задохнулся гридень. — Изменник князю своему!

— Кому?! — с лёгким презрением переспросил старый Басюра, приподнимая седую бровь. — Я Господину Великому Новгороду служу, а не тому, кого из Киева пришлют. И не тебе, пёс княжий, на меня гавкать! Убери своих с моста!

— А ты попробуй убери их сам, — неприятно усмехнулся Кориат в предчувствии крови. То, что без неё не обойдётся, он понял сразу же, как увидел Басюру. Не простит ему Басюра кровь своего сына…

За спиной войта раздались возмущённые крики — кривичи готовы были уже ринуть на слом, уставя копья. Кориат чуть побледнел — то ли сдержат его кмети натиск всей кривской силы, то ли нет… хотя в узости-то моста…

Но додумать помешали.

В глубине Славенского конца встал восторженный вопль. Он медленно катился по городу, приближаясь к мосту, и войт холодно усмехнулся, как человек, вдруг осознавший в себе дополнительную силу, а Кориат побледнело ещё больше. Оба прекрасно поняли, ЧТО означал этот крик.

На мост с кривской стороны въехал всадник. Вороной конь — ни единого белого волоска — алое корзно и величавая осанка, серебряные пластинчатые доспехи.

Князь Всеслав!

Полоцкий оборотень приближался, раздвигая кривских кметей конём, словно корабль — воду. Всеслав подъехал вплоть к войту и гридню. Басюра тут же отступил назад, чуть склонив голову перед прямым потомком Велеса.

Кориат встретился с князем взглядами. Пронзительный взгляд тёмно-зелёных глаз из-под густых бровей. Тёмно-русые волосы — длинные, вопреки войскому обычаю (Велесов потомок и не мог бы иначе). Короткая мягкая бородка не может скрыть по-волевому выпяченную каменно-твёрдую челюсть.

Гридень не выдержал первым. Отвёл глаза. Потупил взгляд.

— Слава! — грянули голоса кривских воев.

И тут же подхватили голоса сзади:

— Слава!

Кориат затравленно оборотился — из-за домов и заплотов, из дворов и переулков выходили оружные посадские.

Словене.

Кориат на миг от неожиданности даже дыхание потерял. Потом понял. Понял, отчего по городу всю зиму и весну то тут, то там видели вездесущих и неуловимых ведунов.

Крещёные, но не забывшие своих древних богов новогородцы шли встречать своего князя.

Гридень сглотнул, отчаянно глядя в холодные зелёные глаза полоцкого князя, и рванул из ножен меч.

А опричь князя рыжий гридень уже нацеливался впереймы Кориату, тоже бросая руку к рукояти меча.

Но их обоих опередил старый Басюра. Нагой клинок в его руке метнулся стремительной змеёй, и в горле Кориата возникла острая режущая боль, а ноги вдруг ослабели и уже не могли держать тело в седле.

Всеслав даже не шелохнулся, только мановением руки остановил рванувшегося к уже упавшему ливу рыжего Несмеяна.

— Покинь… тут уже ни добавить, ни прибавить…

На Софии заполошно бил колокол. Епископ стоял на паперти, разглядывая растекающуюся по городу кривскую рать. Шли мимо собора полочане и менчане, шли витебчане и плесковичи. Сильную рать собрал нынче полоцкий оборотень, сильную…

И хоть бы один, мимо собора проходя, шапку снял альбо перекрестился! Епископ бессильно сжимал кулаки, в злобе кусал губы. Верно, верно доносили из Полоцка слухачи про язычество Всеславле, истинную правду говорил и полоцкий епископ Мина… вспомнив про полоцкого епископа, Стефан улыбнулся уголками рта — верно сделал, что отправил его в Киев — пусть митрополит да великий князь послушают про полоцкое нечестие.