Gedzerath - Рождение легиона

Свистнув, поезд выскочил из зеленого тоннеля деревьев, чьи ветви склонялись над крышами состава, словно арка храма, посвященного природе и ее могуществу, и без малейшего усилия, наддал ходу, словно радуясь вновь обретенной свободе. Постукивание колес сменилось тихим шипением, изредка прерываемым коротким покачиванием вагонов, словно рельсы под нами враз, вопреки законам физики и здравому смыслу, внезапно сменились магнитной полосой. «Шелковый путь», как объяснила мне заметившая мое удивление Соя – его поддержание требует от земнопони Сталлионграда немалых усилий, ведь рельсы просто-напросто сваривались друг с другом, образуя длинные, без стыков, полосы стали, по которым катили пассажирские поезда, но он был предметом всеобщей гордости, и многие пони считали своей почетной обязанностью хоть раз поработать на прокладке или обслуживании этих путей. Что ж, я могла ей поверить – без стука колес, казалось, будто вагон – это длинная комната, внезапно обретшая чудесную способность к перемещению, и укатившая в далекие края. Приникнув к окну, я с жадным любопытством разглядывала возделанные поля, разграниченные длинными, ровными рядами деревьев, тянувшиеся между ними дороги, соединяющие собой небольшие деревни, чьи широкие, словно прижавшиеся к земле дома, были раскрашены в синие, зеленые и желтые цвета. После двух лет, проведенных в Эквестрии, мой глаз тотчас же ухватился за эти жилища, так отличающиеся от стремящихся вверх, «пряничных» домов эквестрийцев. Собранные из чего-то, издалека напомнившего мне обычный брус, в подавляющем большинстве, они были одноэтажными, стремящимися не вверх, но вширь, вполне заменяя отсутствующие надстройки легкими, летними верандами, весело блестевшими своими стеклами на проносящиеся мимо поезда. Памятуя картины запустения, присущие оставшимся в прошлом деревням и поселкам, я прижалась носом к стеклу, но как ни старалась, так и не смогла увидеть разрушенные, покосившиеся хибары, выбитые окна или заросший бурьяном огород. Все дома казались хоть и не новыми, но ухоженными, стоявшими возле небольших, но тщательно возделанных полей. Казалось, что лишенные возможности, как встарь, неограниченно развиваться экстенсивно, вширь, потомки древней расы напряглись – и воспитали в себе невиданную доселе среди них педантичность, не позволявшую простаивать без дела ни одной полоске земли, ни одному водоему – зарастать ряской и тиной, а лесу – превращаться в заваленный мусором и упавшими деревьями участок бурелома. Даже полоса земли, граничащая с железной дорогой, была засеяна подсолнухами, благодаря отсутствию деревьев, вдоволь получавших солнца и дождя. Изогнувшись дугой, поезд пронзительно засвистел, переползая через мост – огромный каменный исполин, поднявший над водой высокие опоры-колонны, украшенные огромными, хотя и потемневшими от времени и паровозного дыма, символами молота и шестерни. Колеса загрохотали по вернувшимся стыкам, каменные бортики, доходившие до середины окон, бросали этот грохот нам в уши, отражая его вновь и вновь, пока творившиеся снаружи шум и лязг, смешавшись, не превратились в настоящую какофонию… Но поезд уже вылетел из каменного коридора на простор полей, лесов и перелесков, и вновь зашуршали под его колесами гладкие рельсы, неся нас к огромному городу-государству, царящему над всем востоком страны.

– «Гляди, Скраппи, а вот и Сталлионград!».

Вскочив на диван, я подтянулась и уселась на бортик высокой спинки, вновь прилипая носом к окну. Поля и огороды, очерченные грунтовыми дорогами, закончились – вместо них, куда-то вдаль, к горизонту, протянулись хорошие, мощеные камнем, многополосные тракты, по которым тянулись туда и сюда многочисленные повозки, фургоны, телеги. Следуя общему для Эквестрии правилу, они перемещались исключительно по центру дороги, не соблюдая какого-либо приказа, строго регламентировавшего, какой стороны придерживаться всему гужевому транспорту, следующему в одном направлении. Как влекущие их пони умудрялись не создавать больших заторов – я не представляла, но в тот момент, меня интересовали вовсе не они. В конце концов, на облаченных в ременную упряжь земнопони я нагляделась и в Кантерлоте, и меня больше занимал идущий по краям тракта четырехногий народ. Признаюсь, это был первый случай, когда я видела столько земнопони в одном месте – не разбавленные ни пегасами, ни единорогами, они сосредоточенно брели куда-то или присев на травку возле обочины, отдыхали или перекусывали, достав из седельных сумок какую-то снедь. Живот, возмущенный отсутствием обещанной еды, обиженно квакнул, но я посоветовала ему заткнуться и не возникать, во все глаза рассматривая четырехногий народ. Кое-где пони расступались, пропуская знакомые мне фигуры, облаченные в коричневую, ребристую броню, споро рысящие куда-то вдаль, к виднокраю, из-за которого уже выплывал огромный, белоснежный, град.

– «Гляди, вот он! Узнаешь?».

Но я уже видела сама, как из-за верхушек деревьев и силосных башен [249] Башнеобразные хранилища для растительных кормов. , наплывало что-то огромное. Что-то белое. Что-то пугающее в своей величественности. Две белоснежные фигуры, ярко освещенные солнцем, поднимались все выше и выше, пока, наконец, не заняли половину неба. Два статуи, размером способные поспорить с иными высотными зданиями прошлого, возвышались на нашем пути, две фигуры, вглядывающиеся вдаль громадами каменных глаз. Двое земнопони, стоящие на страже виднеющегося за ними города, жеребец и кобыла, были увековечены в напряженных, сосредоточенных позах. Жеребец поставил ногу на стоящую перед ним, словно щит, шестерню, в то время как у его подруги, застывшей рядом с ним, в зубах был зажат небольшой молот. Выкрашенные в ослепительно-белый цвет, они располагались на огромном, ступенчатом постаменте, украшенном зеленеющими деревцами, в толщу которого уходил широкий тоннель.

– «Памятник – помнишь его?».

– «Нет. Но выглядит обалденно!» – призналась я, задирая голову в попытках разглядеть скульптуры получше – «Прямо-таки памятник Мухиной и Висячие Сады Семирамиды [250] Мухина В.И. – советский скульптор, автор монумента «Рабочий и Колхозница». Висячие сады Семирамиды – древнее «чудо», представлявшее собой обширный сад на искусственных сооружениях – галереях, крышах и каменных опорах. в одном флаконе! А из чего они? Неужели камень?».

– «Бетон со стальными конструкциями внутри» – послышался в темноте голос Грома. Поднявшись к постаменту, поезд пронзительно свистнул, и словно пловец, бросающийся в ледяную воду, нырнул в темный тоннель – «Ты снова выдаешь себя, «Раг», что не помнишь этого монумента наших отцов, ведь это ты целыми днями толклась на смотровой площадке, пока смотрители не уставали следить, чтобы ты не попыталась вновь «полететь», и не прогоняли тебя оттуда. В то время как я, в отличие от тебя, не маялся дурью, а излазал все доступные для этого места, и теперь понимаю гений наших предков. Эх, если бы не эти крылья – каким инженером я мог бы стать! Сколько памятников и зданий мог бы построить!».