Дженна Блэк - Мерцающие врата

— Да, — ответил отец, — он звонил, чтобы убедиться, что с тобой все в порядке и ты дома. — Его улыбка стала сардонической. — Ну и конечно, еще он хотел узнать, сказал ли я тебе, кто он. Я был прав, не позвав тебя к телефону?

Я кивнула и прекратила наконец размешивать сахар в чашке. Он давно уже растворился.

— А ты бы позволил мне поговорить с ним, если бы я захотела?

Его брови удивленно поползли вверх.

— Разумеется. Я не в восторге от него и еще меньше люблю его отца, но я не стану диктовать, с кем тебе общаться, а с кем — нет.

Я склонила голову набок и посмотрела на него внимательно. Пока он ведет себя очень нетипично для отца.

— На свете есть множество родителей, которые не позволили бы своим шестнадцатилетним дочерям общаться с парнями, если они их не одобряют.

Он поставил чашку на стол и развернулся ко мне всем телом; выражение его лица было крайне серьезно.

— Ты — не ребенок, и я приложу все усилия, чтобы относиться к тебе соответственно.

Я едва не начала с ним спорить! Все последние годы я из кожи вон лезла, чтобы доказать людям и себе, что я уже не ребенок. Но именно сейчас мне хотелось почувствовать себя маленькой девочкой. Мне хотелось, чтобы обо мне позаботились, чтобы сняли с моих плеч груз ответственности, чтобы кто-то другой принимал за меня трудные решения.

Если бы ты хотела этого на самом деле, шепнул внутренний голос, то для начала ты осталась бы с тетей Грейс. Тогда тебе вообще никакие решения не потребовалось бы принимать.

— Хочешь спросить меня о чем-нибудь? — спросил отец. — У Авалона есть свойство ошеломлять и переполнять впечатлениями обычных туристов, даже подавлять, пожалуй. Но я и представить себе не могу, что ты должна чувствовать после всего, что с тобой произошло.

Ну что ж, «ошеломленность» — это то, через что я прошла уже давно. Но несмотря на всю суматоху, вопросы у меня остались. Первый и самый важный:

— Где гарантия, что тетя Грейс или Итан не похитят меня снова?

— Я имею определенную власть, — сказал он, — ты всегда будешь в безопасности в этом доме. Ни Грейс, ни Итан не обладают достаточным могуществом, чтобы разрушить заклятия, наложенные на все входы сюда.

— Как насчет Лаклана?

Отец пренебрежительно махнул рукой.

— Лаклан вообще не в счет. Физически впечатляющий вид существа, и я предпочел бы не идти с ним в рукопашную, но чтобы разрушить ту защиту, которую я установил, понадобится намного больше, чем грубая физическая сила.

В голосе его прозвучал намек на презрение, но я не поняла, к чему оно относится.

— Но он же Волшебник, ведь верно? Хоть и выглядит иначе?

Отец не то чтобы поморщился, но выражение его лица было близко к кислому.

— Он — существо из Волшебного мира, но он из низших. Таких, как он, обычно не пускают в Авалон, но благодаря покровительству Грейс…

Ага, так папочка, стало быть, сноб! Лаклан был моим, можно сказать, тюремщиком, но все же я не могла не признать, что из всех, кого я встретила в Авалоне, он был одним из самых милых людей. Отношение отца к Лаклану почти обидело меня. Видимо, это было написано на моем лице, потому что отец тут же в шутку изобразил напыщенного индюка.

— Мы, Волшебники, обладаем уймой классовых предрассудков, — сказал он. Серьезное выражение снова было на его лице. — Ты должна понять: хотя официально Авалон не принадлежит Волшебному миру, Волшебники остаются Волшебниками по своей природе. И здесь у нас по-прежнему существует два Ордена — Алой Розы и Белой Розы, даже несмотря на то, что технически мы больше к ним не принадлежим. А для Волшебного мира понятие равенства настолько неприемлемо, что почти кощунственно. Сидхе — те, кого, собственно, ты считаешь Волшебниками и Волшебницами — это аристократия Волшебного мира. Я — Сидхе. Лаклан — нет.

Я посмотрела на него, прищурившись. Мне все еще хотелось защитить Лаклана.

— Так ты хочешь сказать, что раз ты — Сидхе, значит, ты лучше него?

Я ожидала, что он возразит что-нибудь в традиционном духе, но вместо этого он просто посмотрел мне в глаза и ответил:

— Да.

Я аж моргнула от удивления. На свете есть много людей, которые считают себя лучше остальных, но я не помню, чтобы кто-нибудь при мне так открыто признавался в этом.

— Лаклан — тролль, — продолжал отец. — Он ходит в человеческом обличье, потому что иначе даже Грейс не позволили бы привезти его жить сюда, но это не меняет его сути. Внутри он остается троллем.

Мне стало плохо, прямо затошнило. Да отец не просто сноб, он — фанатик. Я хотела полюбить его со временем, но не представляла, как мне теперь любить такого отца.

Он наклонился ко мне, и все, что я могла сделать — это не отклониться в противоположную сторону.

— Волшебники в Авалоне изображают из себя людей, они играют в то, что они — такие же, как простые смертные, — доверительно сказал он мне. — Но это все неправда. Мы — не простые смертные. Мы всегда будем в первую очередь существами из Волшебного мира и только во вторую — жителями Авалона. Некоторые еще молодые Волшебники типа Алистера Лая думают, что могут изменить это. Но нашу волшебную природу не изменить. Мы никогда не будем поборниками равноправия, как никогда не отпадем от Орденов. Мы принадлежим к Ордену своих предков, и будем принадлежать к нему всю жизнь. Мы так устроены. И каждый, кто утверждает обратное, просто бредит по наивности. Или введен в заблуждение.

Мне показалось, за этими словами стоял еще и дополнительный смысл, который отец хотел, чтобы я поняла.

«Мы принадлежим к Ордену своих предков». Иными словами, это значит, что, хоть я и наполовину простая смертная, я принадлежу Ордену Белой Розы. И он уже пытался донести до меня это, послав в подарок кулон с белой камеей. Просто я не поняла смысла подарка.

— Вот именно поэтому каждый раз, когда приходит время Волшебнику занять пост Генерального Консула, страсти так накаляются, — продолжал отец. — Для простых смертных жителей Авалона почти не имеет значения, какой Волшебник займет этот пост — из Ордена Белой или Алой Розы. Но для самих Волшебников и Волшебниц…

Он театрально повел плечами, потом снова улыбнулся мне грустной улыбкой.

— Я бы хотел ненавидеть твою мать за то, что она скрыла, что у меня есть дочь, что даже не сказала о твоем существовании. — Его улыбка медленно сползла с лица, и он вздохнул. — Но как бы я ни старался, я не могу винить ее.

Я не знала, что сказать ему, так что не сказала вообще ничего. Я могла обвинить свою маму во множестве вещей, которые она сделала, но ее попытка не пустить меня в Авалон была теперь понятна мне. Если бы я знала правду с самого начала, то никогда не приехала бы сюда.

Я наклонилась вперед, чтобы поставить чашку с недопитым чаем на стол. Как будто обладая собственной волей, камея выскользнула у меня из-под футболки. Я была уверена, что отец заметил это, хотя он ничего не сказал. Сейчас, вероятно, был подходящий момент, чтобы упрекнуть его в том, что он послал ее мне, не объяснив ее значение, но я была не готова иметь дело с этой частью его тонкого обмана прямо сейчас.