Юлия Фирсанова - Работа для рыжих

Когда боль отступила, соображать стала куда более здраво. Я взглянула на Киза другими глазами и поняла то, о чем он никогда не скажет, да и я тоже промолчу. Потому что, хоть и чувствовала правильность собственных выводов, а не такими они были, чтобы произносить вслух.

Гиз… Да, я полюбила его по-настоящему, но чувство не было слепым обожанием, возводящим избранника в ранг недостижимого идеала в ореоле великих достоинств. Такого я никогда не понимала, хоть и принимала как данность возможность существования настолько всесокрушающих, дезориентирующих переживаний. Моя любовь не мешала судить здраво, потому я отчетливо сознавала — дорогой мужчина не хороший человек, нет, не плохой, скорее, ровно серого цвета. Не блеклый, отнюдь, скорее нейтральный. Не злодей, но и высоких нравственных принципов вроде идеального рыцарского кодекса чести, применимого ко всему миру, не имеет. Он горло перегрызет за дорогих и близких, и в то же время на всех остальных ему по большому счету плевать, люди или нелюди, встречающиеся на пути, вроде фишек-игрушек, которыми можно поиграть, а можно сбросить с доски в коробку. Пока я рядом, Гиз не сделает ничего дурного, потому что уважает меня и не хочет конфликта. Он выбрал себе роль спутника магевы, служительницы, и ведет себя в точности с избранным имиджем. Что ж, пусть так, никакого плана по перевоспитанию-переделке спутника я не составляла, потому что пытаться изменить того, кто меняться не желает, — пустая затея. Если со временем мой любимый захочет стать другим, я только порадуюсь, а пока радуюсь тому, какой он есть. И его любви — самому великолепному из даров мира.

Другое дело его брат. Если Гиз был счастлив и доволен работой в Тэдра Номус и, подходя к заданиям творчески, играл более профессионально, чем любой актер театра и кино, то в Кизе я ощущала некое скрытое противоборство, почти неудовлетворенность. Он воздвиг между собой и миром стену из кирпичей надменности, превосходства и язвительности. Однако прочное на вид строение то и дело давало брешь, стоило мужчине немного расслабиться, и Киз начинал совершать вполне человечные поступки, никогда бы не пришедшие на ум Гизу. Успокаивал беременную, помогал пацаненку, ласкал собак, бросался на помощь умирающей девице, к которой не испытывал особой симпатии. Ой, недаром колодец желаний взялся за исполнение странного желания! Несколько дней назад приставивший мне нож к горлу мужчина был хорошим человеком или, во всяком случае, мог им стать при совпадении минимально благоприятных обстоятельств, которых, увы, у него не было.

Теперь же все могло измениться, чему я, повторюсь, собиралась активно потворствовать. Но, разумеется, делиться с жертвой громадьем планов я не собиралась. Когда объект не напрягается, ожидая подвоха, на него значительно проще воздействовать. Я ведь не собиралась заколдовывать киллера, нет, мы пойдем естественным путем и будем влиять на него с помощью той атмосферы, что царит в нашем маленьком коллективе. Мы ведь свободны в своем путешествии и вольны поступать, да и поступаем, так, как велит Кизу глубоко спрятанное благородство. Именно поэтому, полагаю, он возмущается каждый раз, когда ловит меня на очередном «геройском подвиге».

Киллер считал невозможным для себя следовать душевным порывам и, ругая меня, на самом деле нес по всем кочкам собственные благородные и бескорыстные помыслы. Только бесполезно, они, как проклятущие одуванчики на огороде, лезли из-под земли, несмотря на все усилия усердного садовода.

«Что ж, теперь я лучше понимаю правила игры». — Я улыбнулась и совершенно перестала сердиться на Киза.

Поймав мою случайную улыбку, киллер вздрогнул, словно я по его могилке прогулялась, и отвернулся. Ну и пусть, наше дело правое, победа будет за нами! Даю установку! Последний призыв показался комичным. Я прыснула, не сдержавшись. Не зная, почему я смеюсь, но радуясь уже тому, что у его подруги хорошее настроение, звонко рассмеялся и Фаль, украшая переливами колокольчика нудную дорогу.

Чаша дня все сильнее склонялась в сторону прохладного вечера, когда наша провожатая свинка, трусившая то сбоку, то чуть позади отряда с весьма озадаченным видом (похоже, наши закидоны не прошли даром для психического здоровья бедняжки-оборотня), призывно заверещала, подпрыгнула и ткнула копытцем в сторону деревьев по левую сторону дороги.

— Нам туда? — невозмутимо уточнил Киз.

Свинка заморгала, энергично затрясла головой и первая, как маленький кораблик в бурное море, ринулась в невысокую траву, декорирующую обочину дороги. Мы переглянулись — шанс того, что бедная зверушка тронулась умом, не снеся душевных потрясений, проистекавших из вынужденного оборотничества и чрезмерной массы приключений на один квадратный сантиметр розового пятачка, конечно, был. Однако мы решили понадеяться на лучшее, особенно эта надежда становилась актуальна в свете, вернее в сумерках, рождаемых все более темными облаками, нагоняемыми усиливающимся ветром. Парочка белогривых лошадок на горизонте уже вполне могла претендовать на звание туч средних размеров, а далекое-далекое погромыхивание откровенно обещало осадки.

За травой и кустами, так же как при сворачивании на потайную дорогу, очень скоро обозначилась стежка-дорожка, небольшая, мало утоптанная, а все-таки имевшая право зваться тем местом, по которому не только хочется, но и можно следовать в нужную сторону.

Итак, дорожка была, направление тоже, лес на протяжении следующих трех четвертей часа тоже имелся в наличии и никуда исчезать не планировал, если, конечно, здешние деревья не являлись ходячими кустиками, охочими до компота, как в детской фантастике про Алису у Кира Булычева.

Фаль, убедившись, что я образумилась и больше трюка с ужалением-удушением в ближайшее время повторять не планирую, нашел в себе мужество перестать контролировать каждое потенциально суицидальное движение подруги и отправился в свободный полет разведчика.

Так что отрывать сосредоточенно пыхтящую свинку от исполняемых ей функций проводника не пришлось. Сильф принес на крылышках радостную весть об увиденном неподалеку искрящемся домике. Почему домик искрил и не произошло ли в нем замыкания магической проводки, я выяснить не успела, ибо на нас, подкравшись подобно белой и толстой полярной лисичке, рухнул вполне ожидаемый весенний ливень. Мощные струи ринулись с небес так рьяно, что моментально пробили лесной полог и принялись охаживать отряд с усердием садиста-профессионала, дорвавшегося до любимой работы.

Дэлькор почти запрокинул голову вверх и громко заржал, радуясь стихийному душу. Ни другие две лошади, ни все три седока, ни сильф, забившийся мне под рубашку, ни свинка, в считанные секунды ставшая грязно-серо-буро-травянистой, радости эльфийского жеребца не разделяли.